Маленькая проблема - Роза Ветрова
Невежливо отвернувшись от них, ухожу по-английски, еле сдерживаясь, чтобы не гаркнуть на слившуюся в медовом поцелуе парочку. А на большой перемене бегу за ближайший корпус, чтобы выкурить сигарету. Опять не получилось бросить.
— Ярослав, привет, — передо мной, как черт из табакерки, выскакивает Алина. Они могут оставить меня в покое хоть на полчаса?! — Угостишь сигареткой?
Молча пихаю в ее руки пачку и зажигалку. Вежливым джентльменом не хочется сегодня быть вообще. Наоборот, хочется крушить тут все и пинать без разбору.
Девица прикуривает сигарету, отдает все обратно и торчит рядом, не спешит уходить. Стоим с ней друг друга разглядываем. Я — ищу в ней малейшее сходство с сестрой, но хоть убей не вижу. Настолько разные. Может только цвет волос.
Воспоминание опять бьет в висок болезненной кувалдой — искаженное в оргазме лицо. В эти мгновения лицо обычно некрасиво кривится, рот приоткрывается, а глаза почти закатываются. Кого это украшает? Но в случае с Анной как раз наоборот. Звучит совершенно по-идиотски, но оргазм ей идет. Вся такая растрепанная и покрасневшая… Тихий приглушенный стон прокатывается эхом по всему телу, отдавая мягкой вибрацией в животе, заставляя сжимать ее еще крепче…
Черт.
Сука, забудь ты об этой дряни.
— Почему моя сестра ушла? — наконец спрашивает Алина, прищурившись.
А мне вот вообще ни обсуждать, ни вспоминать не хочется. Только злость по венам бежит на эту вероломную стерву. На мою секретаршу. Бывшую.
— Не сработались, — сплевываю противную слюну, пропитанную никотином и укутываюсь в пуховик поплотнее.
Как назло хочется спросить где она сейчас работает и чем занимается. Бред какой-то. Злюсь на нее, но в груди, помимо гнева, тупая тоска и незнакомое доселе ощущение безысходности.
Затушив недокуренную сигарету, собираюсь уйти, но Алина хватает меня за локоть.
— Ты ее обидел?
Выстрел прямо в лоб. В ушах закипает кровь, нелепое чувство вины опять окутывает одеялом. И я опять прокручиваю в голове один и тот же вопрос. Может, зря я с ней так? Это было жестоко. Трахнуть и швырнуть в лицо все то, что я швырнул. Я потоптался на ее достоинстве в полной мере.
С другой стороны, почему меня должны заботить ее чувства? Так ей и надо. Впредь, будет знать. Да и, в конце концов, она тоже там оглушительно кончала. Никто ее силой не брал. Напротив.
Стройные икры, сжимающие мою поясницу… Впивающиеся в шею ногти… Ее зубы, покусывающие мою нижнюю губу…
Надо валить отсюда, иначе эта курица подумает что на нее встает.
— Она плакала несколько дней. А теперь как тень ходит.
В глазах на секунду темнеет, а в глотку как будто пихают комки стекловаты, раздирающие нутро до крови. Ни торжества, ни удовлетворения мысль о плачущей Анне не вызывает. Только неприятную горечь, разъедающую мою грудную клетку и оставляющую после себя унылую пустоту.
— Ты к этому причастен?
— Не знаю. Наверное. Похоже, что да. Что ты от меня хочешь услышать, не пойму? — недовольно вспыхиваю.
Какого дьявола я должен сопереживать этой стерве? Пусть ревет сколько ей влезет. Мне это уже не интересно.
— Да просто спросила, — оправдывается девица, выкрикивая мне в спину, потому что я уже стремительно шагаю к своей машине, забив на оставшуюся пару. — Ярослав, стой!
Почему виноватым в итоге должен ощущать себя я? Это так тупо. И чем она занимается меня совсем не заботит. Пусть хоть с экспедицией на Луну летит, мне больше ее жизнь не интересна.
Глава 26
Анна
— До завтра, Анют! — Рома прощается со мной и спешит к своему столику.
Моя же смена закончилась, поэтому я, кивнув коллеге на прощание, стаскиваю тяжелый резиновый фартук и перчатки, параллельно разминая поясницу.
Стоять полноценную смену у мойки и намывать многочисленные кастрюли и тарелки невероятно тяжело, чего уж там. Врать не буду. Антон, мой начальник, до сих пор недоумевает на кой ляд я уперлась мыть посуду, хотя могла бы, цитирую, «с таким лицом радовать голодных посетителей». Мне же вообще не то, чтобы улыбаться, даже малейшего звука издавать не хотелось. И видеть чужие лица, соответственно, тоже. Чаще всего я втыкала наушники в уши, включала радио «Вата» и принималась за жирную гору посуды, игнорируя треп скучающих коллег. От меня довольно быстро отстали, сообразив, что я нуждаюсь как раз в уединении, а не в галдящей компании.
Работу в офисе я больше себе не искала. Ни одной вакансии не открыла. Плюс физического тяжелого труда в том, что он отлично разгружает твою голову от всякого мусора, хотя признаться, первые пару дней я была такая рассеянная, разбила штук шесть тарелок. Чудо, что меня еще не выперли. Точнее не чудо, а обыкновенный факт — за такие копейки впахивать, как раб на галерах, мало кто хочет. Вот я такая дурочка выискалась.
Переодевшись в свой пуховик, я скидываю уродливые (но удобные) кроксы и ныряю в дутые теплые ботинки. Забрав свою зарплату за неделю у Антона, прощаюсь с остальными и еду домой.
Ехать на метро недолго, всего четыре станции, но я никогда не сажусь, еду стоя. Иначе усну и уеду на конечную. Или даже в депо, что чревато штрафом. Потому что возвращаюсь домой я всегда жутко уставшая.
Зима в Москве, как бывает зачастую, неприятная — грязная и мокрая. Никакого тебе белого пушистого снега и сугробов. Везде только сырая каша, от которой быстро намокают ноги. Только эти дутики меня выручают.
Но сегодня погода неожиданно радует — на улице безветренно и тихо, а с вечернего неба падают, кружась, легкие снежинки. Особенно все кажется красивым, когда задираешь голову и смотришь на свет уличного фонаря, который подчеркивает неожиданное волшебство сегодняшнего вечера.
Жуя суховатую колбаску кимбапа, бреду домой неторопливо, мне туда не очень хочется. Очередная съемная квартира никогда не сможет стать для меня крепостью и местом, в которое хочется возвращаться. Размышляю как всегда об одном — уехать или остаться? Скорее всего, второе. Куда мне ехать? Где мне станет легче?
Нигде. Потому что от тоскливых воспоминаний никуда не деться. Куда бы ни пошла — они всегда, как верные спутники, со мной.
Когда мне хотелось поделиться произошедшим хоть с кем-то, я взяла и призналась своей подруге Светке.
— Обалдеть, ты даешь! — воскликнула она, разливая вино по бокалам. — А он, каков сукин сын! Почему ты не рассказала
