Моя девочка - Яна Соболь
— Что?!
— Ты обещал отвезти меня домой. Вот и отвези.
— Домой?
Черт, ну и блеск же в его глазах! Никогда не замечала, что Артур больной на всю голову, но тут никто бы не ошибся.
— Ты уже дома, моя девочка. Теперь тут твой дом. Ты будешь жить здесь, у меня. Со мной. И ты будешь делать только то, что я разрешу. И будешь просить! Как ты посмела отказать мне? Мне! Я видел в тебе богиню…
Точно больной. Одно то, что он украл меня, тянет на неплохой срок. Конечно, если меня найдут.
А если нет? Вот теперь в груди зашевелилось что-то похожее на страх.
— Артур, отвези меня откуда взял. Я никому не скажу ни про похищение, ни про попытку изнасилования.
Он хохочет. Хрипло. И замолкает.
Черт! Он же не взял меня силой? Проверяю все свои ощущения. Нет, не похоже. Если, конечно, его член не такой же маленький, как его понятие о любви.
Кашляю так, что, похоже, сейчас выкашляю все свои легкие.
Он вытягивает руку, проводит ладонью по моей щеке. Я отдергиваюсь. Меня всю передергивает от омерзения! Да трахаться с ним все равно что с земляным червем!
Боже мой, не дай ему изнасиловать меня! Филипп не любит делиться, он не простит неверности. Бог с тем, что он бросил меня — ну, или я его бросила, это как посмотреть. Но я не хочу предавать его память, предавать память о нас, о настоящих нас. Не хочу терять надежду на то, что мы еще можем быть вместе. Теперь я понимаю, почему женщины порой выбирают смерть насилию.
Боже, сделай что-нибудь, и я буду послушной девочкой. Нет, не в таком плане послушной, как с Филиппом! Но я обещаю постараться, только помоги!
Что-то щелкает, с потолка льется ослепительный свет. Я хочу увидеть место моего заточения, но поневоле зажмуриваюсь.
Меня берут за щеки пальцами одной руки. Я с трудом разлепляю один глаз. Лицо Артура перекошено, жилка на лбу бьется.
Какой же он противный! А вроде казался красивым когда-то. Ах да, тогда он не собирался целовать меня против воли и не похищал с непонятно какими целями.
— Я не собираюсь брать тебя силой.
Спасибо, боженька, ты меня услышал. Я правда схожу в церковь и поставлю свечку, обещаю!
— Ты попросишь сама.
— Ну да, — цежу я.
— Попросишь, если хочешь жить. Люди без еды живут не так уж и долго, а без воды — и того меньше. Ну же, давай, попроси своего папочку!
— Ты мне не папочка, — шепчу я.
М-да, это так себе вариант, но все же лучше, чем ничего.
— Не дождешься, — я пытаюсь плюнуть ему в физиономию. Безрезультатно.
Жаль, во рту и правда мучительно сухо.
Больно ли умереть от жажды? Наверняка больно. Но продавать себя за глоток воды?
— Не дождешься, урод, — вновь шепчу я и получаю жгучий удар под дых.
— Все просят, — его голос удаляется. — Рано или поздно, но просят. Мне остается только подождать. Тебя ждать — будет приятнее остальных. Жаль будет, если погибнешь. Если погибнешь так быстро и глупо. Такая юная и такая упрямая… Ничего, я тебя сломаю. Я знал, что это будет сладко.
Что?! Да он точно псих! Козел недорезанный!
— Мамочки! — ору я так, что, кажется, вот-вот рухнут еле видные в свете тусклой лампочки стены. — Папочка! Фи-и-и-ил!
Металлический лязг закрываемой двери — и тишина.
О боже! Я кое-что вспомнила, что услышала не так давно, но не поняла. Не придала значения. Мурашки бегут по спине испуганными стадами. Еще в той, нормальной жизни, когда я поверила этому психу, он говорил про девушку, которая так же потерялась во время грозы год назад. И сказал, что ее так и не нашли…
— А-а-а! — ору я от ужаса.
Ее не нашли, потому что она лежит где-то тут. Может быть, и вовсе рядом, судя по запаху сырости и разложения.
Интересно, она дала себя поцеловать и трахнуть? Или он не стал ждать и взял ее силой? Что мне грозит?
Смерть? Голод? Потеря разума?
Я срываюсь на сиплый визг и больше не могу выговорить ни слова. Во рту — пустыня, нет, две пустыни.
Спокойно, надо подумать, какие плюсы есть в моем положении. Руки затекли, надо привстать, а то так и кистей можно лишиться.
Я же успела позвонить Лизе! И что?!
Она не ответила. Вызовет ли помощь? Да с чего бы? Наверняка подумала, что я просто решила объясниться про нас с Филиппом. Или извиниться.
Может, поорать еще?
Да я так кричала, что проснулись бы и мертвые. Выворачивая шею, пытаюсь присмотреться. В мигающем свете лампочки видны бетонные стены и переплетение кабелей.
Сыро, это какой-то подвал.
Ну хоть не на улице.
Лампочка мигнула и погасла. Печально.
Так, что с плюсами? Я жива-здорова и цела до сих пор. Руки болят, но если немного привставать, то кисти останутся целыми.
Я подгребла под себя ноги, порадовавшись, что их связали только в лодыжках и не слишком сильно. Могу лягаться, хотя толку? Надо как-то выбираться отсюда, но как?
Здорово же меня шибануло. Только теперь я вспомнила все окончательно. Мы же Филиппом расстались. Мы насмерть поссорились с Лизой.
Черт, а зачем мне теперь жить вообще?
Если нет света, если я потеряла одновременно и лучшую подругу, и любимого человека?!
Я уронила голову на грудь и заплакала. Слезы все же текли откуда ни возьмись. Пить захотелось еще сильнее.
Кто будет меня искать? Кому я нужна? Матери? Ха, не смешите мою анальную пробку.
Лизе? Она никогда мне не простит.
Филиппу? Нет, не надо думать о нем, не надо вспоминать его. Тяжело жить с разбитым сердцем, но когда ты прикована к стене, тяжелее во сто крат…
Меня знобит, бросает то в жар, то в холод.
Сколько проходит времени, я не знаю. То ли сплю, то ли теряю сознание.
— Кира, малышка моя, попроси меня.
Я разлепляю глаза, вспоминая, что вообще-то обещала себе время от времени приподнимать руки.
— Чего тебе? — шепчу я еле слышно и вглядываюсь в пришедшего.
Лампочка вновь работает, только светит тускло.
— Попроси меня, и я дам тебе не только радость секса, но и воды.
Вот заладил одно и то же.
— Никогда…
Пощечина. О, он прекрасно понял про связь между мной и Филиппом. Мир, и без того не слишком светлый, меркнет окончательно.
— Говорят, пощечина — это оружие слабых или обиженных.
Тишина. Только
