Снежинка для бандита (СИ) - Лав Натали

Заметив меня, он перестал созерцать воду.

- Здравствуй, Демид.

- Приветствую, Владимир Владимирович.

- Пойдем пройдемся, - он кивнул своей охране и они остались стоять на месте, - Вдвоем.

Это уточнение было уже для меня. Я сделал знак Максу. И он с ребятами тоже остался любоваться рекой.

Какое-то время мы шли молча. Он вызвал меня для разговора, поэтому говорить первым я не собирался.

- Демид, ты в курсе, что на тебя организовано покушение?

Нет, я этого не знал. Я бросил на него недоумевающий взгляд - зачем ему сообщать мне, что он меня собирается убить?

- Нет, - усмехнулся он, - Это не я.

- И что? - чего-то подобного и стоило ожидать, поэтому здесь как раз ничего удивительного не было. Никто не был готов отдать мне лакомые куски просто так.

- Ты собрался выходить из бизнеса.

Вот это для меня не новость.

- Я все же не понимаю, как это все касается Вас.

- Из бизнеса ты может и выйдешь. Но живым – навряд ли.

Тут я с ним был не согласен, но опять же дискуссия по этому поводу  между нами неуместна.

- Я могу помочь тебе.

- С чего вдруг?

Разговор становился все интересней и интересней.

Шувалов-старший бросает на меня задумчивый взгляд и спрашивает:

- Ты меня совсем не помнишь?

Вопрос с подтекстом, мне он не нравится совсем. Пожалуй, лучше бы этого разговора не было. Никогда.

- Я Вас не очень понял, - цежу, прищуриваясь.

Я не собираюсь его разглядывать, но догадка, куда он клонит, пронзает молнией мозг, поэтому прилипаю взглядом к его лицу. Нет, я не помню лица человека, бросившего меня. Я не пытался сохранить его в памяти. Не ждал и не мечтал, что он появится. У меня были другие заботы - выжить, например.

И я не хочу никаких исповедей. Они мне не нужны. Но... Это уже зависит не от меня.

- Это было 21 год назад. Вряд ли ты забыл пустырь.

Пусть он заткнется. Зачем мне его откровения теперь?

- Там были тела твоего брата и вашей матери. Потом я отвез тебя в детский дом под Брянском. Я - твой отец, Демид.

Я морщусь, как будто у меня внезапно сильно разболелся зуб. Что-то детское неотболевшее копошится в душе. Так и хочется встряхнуть его и заорать: "Да какой ты мне отец?!", но я давлю в себе этот порыв.

Вместо этого сухо интересуюсь:

- И?

Он останавливается, я тоже. Испытующе смотрит мне в лицо, не отвожу взгляд, но не понимаю какой реакции он ждет.

- Тебе все равно? - наконец, через продолжительное время спрашивает.

- Не знаю, - врать нет желания, прыгать от радости  - тоже.

Да и вообще как реагировать - непонятно. Как не крути, какие  бы причины у него не были - он предал меня тогда. А предавший однажды - сделает это снова. И чего он добивается этим признанием? Вряд ли ему нужны дополнительные наследники его состояния, да и я не представляю себя, поддерживающим с ним какие-то отношения. В его системе координат все четко: один наследник - нет никакой грызни. Тогда что ему нужно? Чтобы этот наследник остался в живых? И явно не обо мне он так печется.

- Роман - твой брат, - ожидаемое откровение, вот только не совсем ясно - тому годков двадцать с лишним - двадцать два или двадцать три. Мне на момент той давней трагедии было шесть. Я мало что понимал во взаимоотношениях взрослых, но мне казалось, что отец с матерью были женаты. Я точно помню у нее кольцо на безымянном пальце правой руки.

Хотя какое значение сейчас имеет, сколько у него было баб и детей?

- Я знаю, ты заказал его. Я хочу, чтобы ты оставил его в покое. Взамен помогу вылезти тебе из того дерьма, в которое ты залез, - обозначает точно предмет нашего разговора.

Что ж так, по крайней мере, честно.

И тут же бьет по больному:

- Чтобы у тебя не было своего такого пустыря.

Смотрю на него. Многое можно сказать, но слов нет. Лучше бы мне всего этого не знать.

- Я не набиваюсь тебе в родственники, - он усмехается и поворачивает голову в сторону реки, - Знаю, ты меня не простишь.

Между нами повисает тишина. Жизнь превратилась в кавардак в течение каких-то десяти сраных минут. Все было четко и понятно. Теперь же...

- Зачем тогда рассказал? - вот на этот вопрос я хочу знать ответ. И лучше бы честный.

- Тебе ведь не важно, что и почему тогда случилось?

Киваю. Мне важен был его поступок. Который не изменить и не исправить.

- Я не собираюсь ничего менять, - он поднимает руку, останавливая меня, когда я уже собирался ему заявить, что и рубля бы у него ржавого не взял, - И я не искал тебя, не интересовался твоей жизнью. Я о тебе забыл. Но так получилось, что судьба столкнула нас.

На его губах снова усмешка.

- И я не хочу, чтобы вы с братом вцепились друг другу в глотки. Поверь мне, он сможет дать тебе сдачи. А я... Я не хочу быть причиной смерти одного из вас.

Ни хрена не понятно. И отвечать ему что - я не знаю. Единственное, чего я жажду вот прямо в этот миг - это уйти. Разворачиваюсь и направляюсь к Максу.

В спину мне раздается:

- Демид, не горячись. Подумай о безопасности той девушки. Она ведь беременна?

Не оборачиваюсь. Даже разбираться не собираюсь, что это было - угроза или забота.

Возвращаемся к машинам с Максом. Он бросает на меня любопытствующие взгляды, но молчит.

Около тачки говорю ему:

- Насчет младшего Шувалова - отменяй пока все. И охрану усиль. Особенно у Леры.

Вижу, что у него много вопросов, но обсуждать их, когда вокруг столько лишних ушей, не стоит. Он это  и сам прекрасно знает, поэтому ничего не спрашивает.

- Куда сейчас? - задает обычный вопрос.

Работы невпроворот, но толку от меня не будет. Посмотрев время, понимаю, что Лерка должна уже вернуться из универа.

- Домой поехали.

- А...? – тянет он, намекая, что я рано раслабился.

Отрицательно машу головой.

- Потом все.

Мне надо подумать.

Пока ехали домой, не стал Максу ничего рассказывать. Не потому, что не доверял. Потому, что такое можно разделить лишь с действительно близким человеком.

Открыл дверь в квартиру своим ключом. Из кухни приятно пахло. Пошел туда. Лера возилась  у плиты.

- Привет! - сказал первым.

Она обернулась, заулыбалась.

- А я борщ варю. Будешь?

- Буду, - подошел к ней, обнял сзади, положив руки на живот, уткнулся носом в светловолосую макушку, пахнущую ромашкой.

Погладил по животу, думал, меня толкнут в ответ. Однако малышня притихла, не мешая маме  готовить. Если Роман - мой брат, то  какова вероятность, что ДНК- тест - ошибочный?

Лера завозилась, разворачиваясь ко мне лицом.

- Демид, что случилось?

Устало опустился на стул, усадив ее к себе на колени. Никому и никогда я не рассказывал о том, что случилось той зимой, когда я попал в детдом.

- Мне было шесть. У меня была своя комната, забитая игрушками. Мама, папа и старший брат. Не особо старший, я не помню, сколько точно между нами было разницы. Может два года, может три. Я... их очень любил. Это было зимой. Все были дома. Отцу позвонили, он собрался ехать, сказал, что ему срочно надо. Я разнылся, хотел покататься. Он разрешил мне поехать, встретился с каким-то дядькой. Я даже не слушал, о чем они говорят. Они встречались в кафе, а мне взяли пирожки со сгущенкой. Я помню, они были очень вкусные. Потом я больше никогда их не ел. Когда дядька ушел, мы собрались возвращаться. Но тут отцу снова позвонили. Он как-то изменился в лице. И мы поехали. Я любил смотреть в окно. И очень скоро понял, что едем мы не домой. Стал спрашивать, куда мы. Но он рявкнул, и я замолчал. Потом помню, что дорога закончилась, а впереди была белая, снежная равнина. Лишь вдалеке какие-то домики. Может, гаражи. Отец

какое-то время сидел, взявшись за руль, когда заглушил двигатель. Потом вылез из машины. Мне сказал остаться внутри. А сам пошел. Я еще помню, что удивился - куда он идет. Он все шел. А мне надоело сидеть. И я вылез и пошел за ним следом. Приглядевшись, увидел впереди что-то красное на белом снегу. Отец шел  именно в ту сторону. Я тоже поплелся туда. Он все шел и шел. Когда добрался до места, то остановился. И не двигался. Назад он не оглядывался. Не видел, что я иду за ним. Когда я пришел к нему, то увидел, что по снегу разбросаны какие-то странные куски в чем-то красном. В крови. Их было много. Я был маленький и сразу не понял, что это. А потом я... Там рука была... Человеческая... И на ней мамино кольцо. Тогда я понял, что вижу. И одежды не было. Просто куски человеческого мяса, обтянутые серой кожей. Рядом с одним из кусков валялся ботинок. Красный. Ярослава, так брата звали. Он эти ботинки очень просил. Я помню, что мог только смотреть. Ни двигаться, ни плакать. Даже отца позвать не смог. Он обернулся, что-то заорал. Кажется, зачем я приперся. А я так и стоял. Потом он меня схватил и унес в машину.