Маргарет Роум - Человек огня
Самолет попал в воздушную яму, выровнялся, потом опять резко качнулся, но близость тошноты, которая подкатывала к горлу Тины, не прервала ее тревожных размышлений.
Первой ее реакцией на слова тети в тот вечер было поспешное отступление на кухню. Там она ошеломленно огляделась. Затем последовал приступ отвращения к собственному эгоизму, к стремлению прочно, как за якорь, держаться за женщину, лишая счастья и ее, и мужчину, которого она любит. Разве могло извинять стремление к дому, к прочным корням, если она мешала соединению двух лучших людей на свете? Тина прислонилась горящей головой к прохладной кафельной стене, пока холод не проник в сознание и заставил ее посмотреть в глаза реальности: да, решение их проблем в ее руках. Безжалостно выбросила она из сознания уютную картину: они с Крис долгие годы еще живут вместе, полностью поглощенные своей работой... Она-то думала, что Крис так же, как и она, целиком поглощена ботаникой, которую они обе любят, но, оказывается, ошибалась. И безжалостно отбрасывая свои мечты, Тина заставила себя думать о том, что она должна сделать, чтобы попасть в место, которое — знала это заранее — она возненавидит. Но это неважно. Ничего не имеет значения, кроме необходимости уговорить Крис и Алекса назначить дату своей свадьбы — через неделю же после ее возращения из Бразилии.
Ее размышления прервала стюардесса:
— Хотите кофе, мисс Доннелли?
— Нет, спасибо, — ответила Тина с такой холодной отчужденностью, что девушка отпрянула. В отчаянии от собственной грубости, но не в силах извиниться, Тина резко повернулась и посмотрела в иллюминатор. Снова нахлынули воспоминания, продолжая мучить ее. На стекле, непрозрачном от густого облака снаружи, она увидела сцену, которая последовала за неожиданным признанием тети. Словно зритель, глядящий, как разворачивается миниатюрный кинофильм, Тина снова видела удобную, мягко освещенную гостиную и золотую голову Крис на плече Алекса. Оба виновато вздрогнули, когда она, на этот раз с шумом, вошла в комнату. Она видела себя в синем платье, с деланной улыбкой направляющуюся к скамеечке, снова слышала слова Крис:
— Ах, Тина, дорогая. — Крис виновато улыбнулась. — Ты принесла свежий кофе. Замечательно, ужасно хочется выпить чашечку!
Тина налила три чашки и тут же удивила тетю, спросив:
— Крис, а на самом деле — могу ли я занять твое место в экспедиции? Очень может быть, — она откашлялась, прежде чем с отчаянием солгать, — что мне этого захочется!
Наступила изумленная тишина, пока наконец Крис не обрела дар речи.
— Да, наверно, сможешь. Но мне казалось, ты ненавидишь путешествия. Ты всегда говорила...
— Знаю, — как можно легкомысленней ответила Тина, — но я передумала. В конце концов, это ведь почти семейная традиция. Ведь мы, Доннелли, родились, чтобы принимать участие в исследованиях, разве не так? Я слишком засиделась! — Она для убедительности развела руками и, словно выдала свое тайное желание, с энтузиазмом добавив: — Я молода и хочу посмотреть мир. Ты ведь понимаешь это, Крис? Может, у меня в крови проснулось беспокойство Доннелли! Ты мне поможешь? Позволишь занять свое место в экспедиции?
Крис мгновенно загорелась, щеки ее раскраснелись.
— С радостью помогу тебе, дорогая, если ты на самом деле хочешь. Я надеялась, что когда-нибудь это произойдет, но мне казалось, что ты решительно настроена против такой стези. Но почему твои желания так неожиданно изменились? — Она удивленно наморщила лоб. — Всего несколько минут назад Алекс предложил это, и ты была явно против, а сейчас говоришь, что очень хочешь ехать.
Какая-то интуитивная догадка заставила ее перевести взгляд со смущенного лица Тины на слегка раскачивающуюся кухонную дверь, и Тина торопливо, прежде чем тетя сможет прийти к какому-то заключению, подошла к окну и откинула штору, скрывавшую темный зимний вечер. Она с отвращением показала на мокрое стекло.
— Ты только выгляни наружу! — Тина поморщилась и с театральной дрожью добавила: — Неужели кто-нибудь не захочет поменять это на солнечную Бразилию, если представится возможность?
Подействовало. Отныне все стало вопросом планирования или, пользуясь выражением Алекса, надувательства. Алекс был просто в ужасе от решительности, с которой Крис принялась организовывать поездку Тины в Бразилию. Ее безрассудность, когда возник вопрос о необходимости получить разрешение сэра Харви Хонимуна, удивила Алекса.
— Мы не будем его спрашивать, — заявила с блеском в глазах Крис. — Завтра рано утром он отправляется в Штаты, вот почему я так много времени провела с ним сегодня, организовывая свое путешествие. Позвольте мне объяснить ему, что случилось, когда он вернется.
— Но как же люди на другом конце? — сомневался Алекс. — Разве они ничего не скажут о незнакомке, совершенно неожиданно присоединившейся к их группе?
— А им не нужно это знать! — ответила Крис. — Никто из них не знаком со мной лично, а нас с Тиной зовут одинаково — Кристина Доннелли. Они ничего и не заметят. Тине нужно только помалкивать, и все будет в порядке.
Напрасно Алекс говорил о том, что глупо посылать в экспедицию в самое сердце амазонских джунглей неопытную девушку под видом испытанного исследователя. Он указывал на опасности, которые ее поджидают, если за ней никто не будет присматривать, говорил, что нечестно отягощать экспедицию новичком: ведь путь будет испытанием здоровья и сил мужчин, знакомых с трудностями и лишениями. Но две решительные и — по его словам — преступно упрямые женщины, не обладающие воображением, не желали его слушать.
Картина на стекле неожиданно исчезла, в динамике послышался голос капитана лайнера. Он сообщал пассажирам о высоте, скорости и курсе полета, и Тина беспокойно зашевелилась. Она ненавидела этого летчика за то, что именно его рука ведет ее к ее судьбе, и одновременно понимала всю несправедливость своего чувства; разве он виноват, что стремит ее к испытанию, от одной мысли о котором у нее пересыхает во рту.
Никто не знал, какие кошмары преследуют ее с детства. Погребенные в глубине души воспоминания о бесконечных переездах с места на место, о многочисленных ужасных происшествиях, запечатлевшихся в детском сознании и искаженных и увеличенных годами все новых и новых их переживаний. Она отчетливо помнит, как лежит в колыбели, накрытой белой сеткой, и страшные насекомые пытаются сквозь эту сетку добраться до нее. Потом уже в другой комнате — может быть, в другой стране — она опять лежит под защитной белой сеткой и боится закрыть глаза: огромный черный волосатый паук сидит в углу потолка и зловеще смотрит на нее. Она может закричать, но мать слишком занята, чтобы прийти. Только незнакомое черное лицо появится в ответ на ее зов, но это доброе черное лицо не понимает ее страхов. В кошмарных воспоминаниях она слышала рев льва, гортанное рычание тигра, видела стремительно передвигающуюся змею. Она знает, что все это и многое другое ждет в темноте за защитной сеткой от москитов, готовое наброситься на нее. Но больше всего она боится за родителей. Они ходят, смеются, разговаривают в огромном черном пространстве за сеткой; они лишь улыбаются и гладят ее по голове, когда она в ясном свете дня пытается объяснить свои детские страхи.
