Гарольд Карлтон - Ярлыки
Она шумно вздохнула.
— Чуть не умерла от жажды! — сказала она и поставила пустой стакан. — В самолете крутили такой мерзкий фильм, а потом это такси! Он показал мне все достопримечательности вашего проклятого захолустья.
— Месье Роберт никогда бы этого не сделал, и особенно с моими гостями, — возразил я.
— Спорнем? — с раздражением сказала она. — В любом случае я здесь. — Она с шумом вытянулась на диване. — Мне надо встретиться с Майей. Как можно быстрее. Мне так плохо от того, что случилось. Мы должны поговорить. Ненавижу быть с кем-нибудь в плохих отношениях. А с Майей у нас за плечами много общего.
— Она мне говорила. Маккензи скорчила гримасу.
— Говорила о том, какое я дерьмо?
— Она никогда этого не говорила!
— В ней слишком много стиля, но это она так считает. И я никогда не давала ей повода так не считать. Но я ее люблю, клянусь Богом! И всегда любила! Я просто причиняла ей много беспокойства с самой нашей первой встречи. С того дня, когда повстречались два юных создания из Нью-Йорка. Она была несчастной маленькой богатой девочкой, а я — чокнутой хиппи. Да и у меня из-за нее была куча неприятностей. Странно… — Она порылась в своей гигантских размеров сумке, вытащила пластинку жевательной резинки и запихнула ее себе в рот.
— Ты имеешь в виду Дэвида? — спросил я. Ее глаза вспыхнули.
— Только не говори мне, что и он здесь.
Я уклончиво пожал плечами.
— Ты знаешь, где он? — спросила она. — Что именно ты знаешь?
Вот этого момента я и ждал. Я сел и стал мелкими глотками пить кофе.
— Я знаю все, — сказал я.
Казалось, Маккензи глубоко задумалась. Наконец она подняла свою величественную голову с гривой спутанных, торчащих клочьями волос и посмотрела прямо на меня, в глазах ее сверкали слезы.
— Ты знаешь все. — Сказала она.
Ничего бы не могло взволновать меня сильнее. Наконец-то сама Королева Моды признала, что я, Колин Бомон, был доверенным лицом всего мира моды. Я похлопал ее по руке.
— Хочешь мне все рассказать?
Некоторое время она пристально смотрела на меня, а потом вдруг отпрянула, словно шипящая змея.
— Я вовсе не обязана! — закричала она. — Ты странный маленький человечек, согласись? — Она свирепо на меня смотрела. — Ты думаешь, что если ты карлик, то можешь заставлять всех рассказывать свои секреты… Ты думаешь, это дает тебе право… — Она вдруг замолчала, зажала ладонью рот, как нашаливший ребенок; она ужаснулась своей вспышке. — Прошу прощения, — выдохнула она. — Я вовсе не хотела обзывать тебя карликом.
— Все в порядке. — Как бы прощая ее, я махнул рукой. — Я и в самом деле всего на дюйм выше, чем настоящий карлик.
Она пристально посмотрела на меня.
— Правда? — Она покачала головой. — Но это же замечательно! — сказала она, поднимая свой пустой стакан, как будто собиралась произнести в мою честь тост и тяжело откинулась на диван. — Да, я расскажу тебе все, — скучающим тоном сказала она. — Я слишком многого хотела, Колин. Казалось, мне все время чего-то не хватало! Я слишком люблю мужчин. Мне необходимо обожание! Любовь! Успех! В чрезмерных количествах! Вот в чем моя жизнь. А теперь… — Глаза ее наполнились слезами, и она попыталась что-то нащупать в своей огромной сумке. — Теперь, я думаю, что потеряла единственного мужчину, которого действительно любила, и все из-за моей тупости! О… Колин!
Я протянул к ней руки в тот самый момент, когда из глаз ее потекли слезы.
Во второй раз за сегодняшнее утро Королева Моды плакала, положив голову мне на плечо. И неважно, что это были за слезы — плечо мое подвергалось большой опасности подхватить ревматизм.
Я действительно все знал. По той простой причине, что являлся человеком, которому доверяли. И мне не только доверяли — открывали мне свои души, выдавали свои самые сокровенные тайны. Потому что я не просто интересовался жизнью других людей. Думаю, что я всего лишь умел слушать, а этого всегда не хватало. Люди приходили ко мне, и я выслушивал их проблемы, впитывал их. Многое, возможно, зависит от моей внешности, которую я опишу немного позднее. Пока же вы можете просто поверить, что я очень похож на Кэри Гранта.[1]
Понимаете, когда год назад я ушел из мира моды, мне надо было что-то делать. Во мне было слишком много жизненных сил, чтобы я мог ограничиться своим садом. Переполнявшие меня тайны просились на свободу. Я начал писать книгу, состоявшую из сплетен о том мире, который я оставил. И что толку было бы от такого рассказа, если бы его героями не были знаменитые люди из мира моды, которых я так хорошо знал?
Все вы так или иначе включены в мою книгу. Лишь немногие из вас не имеют свитера, или наволочки, или кусочка мыла, или нижнего белья, на которых где-нибудь пришит ярлычок с именем Голд или Анаис дю Паскье, или Дэвид Уинтерс. Ваши покупки сделали моих друзей миллионерами.
Неудача в любви еще горше, когда у тебя есть все остальное. Ее гораздо труднее принять. Мои Королевы посвятили свою жизнь моде, иногда они даже забывали, для чего существуют. Конечно, для того, чтобы прекрасно выглядеть. Быть желанной. Найти супруга. Майя Стэнтон и Маккензи Голд часто упускали это из вида. Потому что, видите ли, находиться на вершине дерева моды — это значит получать доходы от простыней и полотенец, грима и одеколона, нижнего белья и чемоданов. Совсем не об этом мечтали раньше великие звезды моды. Шанель была просто счастлива от своих «Номер пять». Кристиан Диор был доволен парой духов и необычным шелковым шарфом. Сейчас стараются добраться до неба. Быть художником-модельером означает быть деловым человеком, посредником, звездой!
Для меня мода была источником средств к существованию. Когда я оглядываюсь на годы своей работы, мне становится жаль, что сегодня моя профессия почти не существует. Я был последним художником по костюму. Я владел карандашом, углем и кистью и использовал свое воображение, добиваясь чрезмерности изображаемого, заставляя все звучать по-новому. Если Диор делал талии тонкими, то я рисовал талии в шесть дюймов. Если Одри Хепберн придавала особое значение глазам, то на моих рисунках глаза были больше тела. Я любил моду, жил для нее, мечтал о ней. Дважды в год, когда Париж заставлял весь мир говорить о моде, я приходил туда, где демонстрировались коллекции под таким покровом таинственности, что нельзя было даже фотографировать. Но можно было делать наброски. Тогда-то я и приходил… Моими набросками пестрели репортажи о Париже. У художника по костюму пятидесятых и шестидесятых была определенная власть.
Следует отметить, что действительно только один лишний дюйм мешает мне официально числиться карликом. На дюйм выше нормы, вот как это называется. Если бы мой рост составлял пять футов и девять дюймов, а не четыре фута и девять дюймов, вся моя жизнь была бы совершенно иной. Возможно, это просто заблуждение, потому что вдобавок к моему крошечному росту я еще не очень привлекателен. Мое лицо даже отдаленно не напоминает классическое, а глаза, которые иногда называют «добрыми», скрыты очками. В индустрии, где от внешности зависит все, я мог выжить только благодаря своему таланту. К счастью, он у меня был: пальцами, руками, даже носом я чувствовал моду. Обращая внимание редакторов журналов мод на самые лучшие костюмы, я стал уважаемым художником.
