Кейт Фернивалл - Содержантка
— Почему я должен ворчать, а, Лида? Скажи, почему?
Девушка откинула волосы и внимательно посмотрела на брата. Она так часто делала, заставая его врасплох. Заставляя думать, будто ей под силу заглянуть ему в голову, прочитать его мысли. Она сидела на кровати, скрестив ноги и накинув на плечи лоскутное одеяло. Между коленей разложен квадратик зеленой материи. Проворные пальцы раскладывали выигранные монетки на небольшие столбики.
— Потому что ты злишься на меня из-за этого соревнования. — Лида задумчиво посмотрела на деньги. — Но тут нет ничего плохого. Я ведь не ворую.
Он на это не клюнул. Сейчас ему не хотелось обсуждать ее былые «подвиги», то, как раньше она таскала кошельки и часы из карманов зевак, словно лиса — кур под носом у хозяев.
— Не воруешь, — сказал он. — Но кое-что ты отняла у тех людей внизу, и они тебя за это не поблагодарят.
Лида пожала худыми плечами и снова взялась за свои миниатюрные башенки из монет.
— Я забрала их деньги, потому что они проиграли.
— Я не про деньги.
— А про что?
— Про их гордость. Ты отняла у них гордость, а потом еще и ткнула их в это носом, когда отбирала их копейки.
Она все так же смотрела на платок.
— Мы честно выиграли.
— Честно выиграли, — эхом отозвался он. — Честно выиграли. — Алексей зло тряхнул головой, но через миг заговорил тихо, тщательно подбирая слова: — Не в этом дело, Лида.
Она покрутила в пальцах монетку и снова зыркнула на него.
— Тогда в чем же?
— Они тебе не простят этого.
Легкая улыбка коснулась ее губ.
— И что?
— А то, что, когда сюда явится кто-нибудь и начнет задавать вопросы, они с удовольствием вспомнят все. Не только то, как ты выглядела, какого цвета у тебя волосы, сколько стаканов водки ты влила в Попкова, твое имя, твой возраст или имена тех, кто был рядом с тобой. Нет, Лида. Они вспомнят и номер твоего паспорта, и номер твоего путевого разрешения, и даже номер билета на поезд, который ты прячешь в своем поясе.
Глаза ее удивленно распахнулись, на щеках появился румяней.
— Да зачем же кому-то это запоминать? И кому может понадобиться об этом расспрашивать? — Неожиданно ее коричневые с рыжинкой глаза взволнованно забегали. — Кому, Алексей?
Серов оторвал плечи от двери и выпрямился, ему хватило полшага, чтобы оказаться у кровати. Он сел рядом с сестрой.
Матрас был твердым как камень, и три столбика монету нее между коленей лишь слегка покачнулись.
Она удивленно улыбнулась, но взгляд был настороженный.
— Что?
Он наклонился к самому ее уху. Так близко, что расслышал звук, с которым сомкнулись зубы под ее гладкой округлой щекой.
— Во-первых, говори тише. Здесь стены не толще картона. И это не из-за нехватки денег и не ради экономии. Их специально такими сделали. — Он говорил без голоса, одним лишь дыханием. — Чтобы все могли подслушивать друг друга. Пожалуйся хоть вполголоса, хоть полусловом на цену на хлеб или на несовершенство железной дороги, и твой сосед обязательно услышит тебя и донесет.
Она посмотрела ему прямо в лицо и так драматично закатила глаза, что Алексей чуть не рассмеялся. Однако, подавив смех, он строго сомкнул брови и произнес:
— Черт возьми, Лида, послушай.
Она взяла его руку в свою, сгребла один из столбиков и высыпала ему на раскрытую ладонь двадцать монет.
— Мне твои деньги не нужны, — промолвил он, но она мягким движением сомкнула его пальцы, один за другим.
— Возьми, — шепнула она. — Когда-нибудь это может тебе пригодиться.
А после этого она поцеловала его в щеку. Ее губы были теплыми и мягкими, как пушинка. У Алексея сдавило горло. Впервые она прикоснулась к нему так нежно. Они были знакомы уже больше полутора лет, хотя большую часть времени не знали о своем родстве. Он даже видел ее совсем раздетой — в тот страшный день в лесу под Цзюньчоу. Но поцелуй… Нет, такого не было.
Он неуверенно поднялся, чувствуя дрожь в коленях. Комната внезапно как будто уменьшилась. Сделалось очень тихо. Слышен был лишь женский храп за стеной.
— Лида, я просто стараюсь защитить тебя.
— Я знаю.
— Так почему же ты так все…
— Усложняю?
— Да, черт подери! Усложняешь! Как будто тебе это нравится.
Лида пожала плечами. Брат какое-то время смотрел на нее неотрывно. Грива огненных волос, которые она отказывалась стричь, аккуратное личико в форме сердца с твердым подбородком и кожей цвета восковой свечи. Ей было семнадцать, и этим все сказано. Ему нужно было заставить ее понять, вникнуть, но он знал, что она давно научилась быть упрямой, научилась быть достаточно сильной и изворотливой, чтобы справляться со всеми невзгодами и лишениями. Ему это было известно. Что-то внутри, какое-то неосознанное чувство, влекло его к ней, вызывало желание подойти ближе, прикоснуться, погладить плечо или непослушные волосы, убедить. Но он не сомневался, что это сестре не понравится. Он проронил:
— Нам ведь нужно работать вместе, Лида.
Но она не взглянула на него и не ответила.
С ее губ сорвалось лишь какое-то едва слышное бормотание, и, к его удавлению, звук этот показался ему неприятным и тоскливым. Алексей увидел, что взгляд ее вдруг сделался отстраненным, а губы беззвучно зашевелились. Она ушла. Иногда с ней бывало такое. Когда становилось слишком сложно, она исчезала, оставляла его и уносилась в какой-то свой внутренний мир, который приносил ей… Что? Счастье? Уют? Может быть, там она забывала об этой мерзкой комнате и об этой мерзкой жизни?
Мышцы на спине Алексея напряглись. Он догадывался, куда она ушла. И с кем. Резким движением он распахнул дверь.
— Увидимся завтра на станции, — отрывисто произнес он.
Ответа не последовало.
Он вышел из номера, громыхнув дверью.
Алексей шагнул в темный коридор и резко остановился. Прямо перед дверью Лиды стоял этот сумасшедший казак Лев Попков. Серов и сам был немаленького роста и не привык смотреть на людей снизу вверх, но Попков был намного выше его. Своими широченными плечами, огромной грудной клеткой, но, главное, плохим характером он напоминал водяного буйвола. Попков не отошел в сторону, чтобы пропустить Алексея. Он словно прирос к истертым половицам, намеренно загораживая дорогу, и замер, скрестив руки на груди. С каждым вдохом он словно расширялся и делался еще больше. Попков жевал какую-то гадость, от которой его зубы по цвету напоминали старую кожу.
— Отойди, — спокойно произнес Алексей.
— Оставь ее в покое.
Алексей какое-то время молча холодно смотрел на него.
— Оставить в покое кого?
— Она еще слишком молодая.
— Она опасна, потому что несдержанна. Ей еще многому нужно научиться.
— Не тебе ее учить.
— Сегодня в столовой ты подставил ее под удар.
— Нет. Опасность — это ты. Ты, а не она. Ты с твоей вечной грамотностью и прямой благородной спиной. Каждый день, который мы проводим на этой земле, мы рискуем из-за тебя, а не…
— Безмозглый ты дурак, Попков.
— Я здесь для того, чтобы защитить ее.
— Ты? — протянул Алексей и насмешливо скривил губы.
— Да. — Черные кудри Попкова были такими же неуправляемыми, как и его норов. Одна прядь упала на длинный шрам на лбу, который тянулся через прикрытую повязкой глазницу. — Да! — прошипел он, обдав Алексея зловонным дыханием. — Испугаешь ее, — прорычал он, — я тебе твои поганые яйца оторву.
Алексей прищурился и мягко произнес:
— Если прикоснешься ко мне, я тебе скручу шею так, что ты и на помощь позвать не успеешь. Говори, что она тебе сказала!
— Чего?
— Говори, башка бычья, что она тебе сказала там, в столовой, когда ты боролся. Что она шепнула тебе на ухо, когда ты уже почти был готов? Какие такие ее слова дали тебе силы победить, а?
— Не твое дело!
Чуть слышно, почти шепотом, Алексей произнес:
— Она пообещала, что раздвинет для тебя ноги, верно?
Здоровяк взревел.
Рядом с ними резко распахнулась дверь. Звук, с которым она ударилась о стену, прокатился по серому коридору, заставив мужчин отвлечься и посмотреть на особу, которая появилась в дверном проеме соседнего номера. Она уперла руки в бока и, очевидно, не догадывалась, что ее полосатая хлопковая ночная рубашка расстегнута до талии и открывает взорам пышные груди.
— Да заткнетесь вы, ослы крикливые? — заорала на них женщина. — Я тут заснуть пытаюсь, а у меня под дверью два барана лбами бьются.
Алексей обвел взглядом ее широкие ступни, грубые, точно вырезанные из оленьего рога, ногти на пальцах ног, отвислый живот, скрытый под ночной рубашкой, спутанные волосы, когда-то, наверное, каштановые, но сейчас цветом и видом больше напоминающие прошлогоднее сено. С трудом он заставил себя не пялиться на ее грудь.
