Луис Реннисон - И тогда оно упало мне в руки

…А может, Бог просто не заметит, что ресницы накладные?

Но тогда какой же он Всемудрый и Вездесущий, если не заметил, как битые полчаса я приклеивала эти самые ресницы? С другой стороны, что делать Богу в моей комнате — у Него и без меня дел хватает.

Он что, и сейчас Вездесущий?..

Кругом тихо, народ отсыпается, только со стороны соседей, что напротив, раздается какая-то возня. Надеюсь, Бешеный Сосед Номер Два не обижает Ангусовых деток — они ведь практически мои родственники. Да, сосед такой же бешеный, как и мой вати — орет по малейшему поводу. Вот что он сейчас орет? Выскочил из дома, в шубе и меховой шапке, стоит и орет. Ой, только это не шуба с шапкой — это целый выводок котят облепил его и вцепился своими коготками. А их мамочке Наоми как всегда по барабану — не мать, а кукушка какая-то: торчит в кухонном окне, подняв хвост, соблазняет Ангуса.

А котятки такие хорошенькие, но больно уж чумные. На прошлой неделе они прорыли ход под забором, перебежали дорогу, опять прорыли ход и пробрались в сад соседей Шустрые Штанишки — у них там есть небольшой декоративный пруд с рыбками. Я сначала не поняла и говорю маме:

— Это что, наши соседи разводят летающих рыбок?

— Да нет, — отвечает мама.

И она была права: рыбки были не летающие, а обыкновенные золотые, просто котята ловили их в воде зубами и подбрасывали в воздух, и те шлепались на землю, одна даже за куст зацепилась и повисла. Когда разъяренные Шустрые Штанишки выскочили на улицу, котята быстренько смотались через лаз. Шустрые Штанишки собрали рыбок и кинули их обратно в пруд. В наказание соседи, что напротив, заперли котят в кроличьем вольере. Но заточение, видно, длилось недолго — котята снова на свободе и ползают по бедному соседу, как по папочке родному. Сосед пытается отодрать их и вопит:

— Ну все, с меня хватит!..

Все родители так говорят, но продолжают любить своих детей.

Викарий Арнольд так обрадовался моему приходу, что я даже немного напряглась. И мне не понравилось, что он обращался ко мне «чадо мое», хотя я вовсе не его чадо. Мой вати, конечно, тоже не лучший вариант, но, по крайней мере, он не альбинос. Ведь у викария белесые волосы и кожа такая прозрачная, что сквозь нее все прожилки видны. Во время службы викарий шокировал меня тем, что исполнил под гитару веселую песенку про времена года. А я к этому не привыкла — в школе нас заставляют петь заунывные песни, которые гораздо больше подходят для церкви. И еще у них тут традиция — жать друг другу руки, и я тоже жала, раз так принято. Ничего не попишешь — ведь я пришла в господний дом.

Потом народ постепенно рассосался, осталось только несколько человек — они пошли в притвор возжигать свечи и молиться. Наверное, свечи — это что-то вроде небесной валюты, покупаешь свечку, а в обмен за это Бог исполняет твои желания. Джорджиально!

Я купила свечку и сразу зажгла ее, но в притворе было тесно и мне некуда было ее воткнуть. Тогда я пристроилась за одной пожилой леди, у нее еще на голове был повязан шарф с длинными концами. Эта леди стояла на коленях перед иконой и бормотала молитву, явно пытаясь отвлечь внимание Господа только на одну себя, чтоб другим не досталось. Я тоже опустилась позади нее на колени, потому что не выспалась и не привыкла к долгому выстаиванию на службе.

И я принялась молиться, держа в руках зажженную свечу. Я думала о Боге Любви, о нашей с ним страсти, что не знает границ, простираясь через Тихий океан. Через огромное пространство воды, короче.

На какой-то момент я заклевала носом, свечка моя наклонилась, и шарф старой леди заполыхал. Я очнулась и давай ее тушить, но старая леди подумала, что я дерусь, и стала отбиваться сумочкой.

Я пыталась объяснить викарию, что в церкви следует вывесить правила противопожарной безопасности, запрещающие ношение платков и шарфов с длинными концами. Но Арнольд рассердился и перестал называть меня «чадом». Когда я уходила, он даже не пригласил меня на следующую службу.

Спасибо, не очень-то и хотелось.

Очень трудно наводить мосты с Богом.

Понедельник, 7 марта

Чем я не вдова? Сегодня я надела черные очки и повязала на рукав пальто черную траурную ленточку. Потом выдернула из маминого черного боа перо и воткнула его в берет.

Мы идем с Джаской в школу.

— А правда траур мне к лицу? — говорю. — Я прям как Жаклин Онассис.

— Да? — недоумевает Джаска. — Разве она когда-нибудь выглядела идиоткой?

Ох, ох — мне еще целый день торчать в школе и терпеть Джаску.

Наша многоуважаемая директриса, толстая как бегемот и потому прозванная Спичкой, долго распиналась о предстоящих экзаменах, о нашей (не)успеваемости и прочее. Под конец она сказала: «Главное, девочки, не победа, а участие. Учеба — это как спортивное многоборье… Во имя панталон Этельреда Неразумного[14]…» О чем она говорит?

Следующий урок был в научном корпусе, и на улице мы с девчонками столкнулись с Ястребиным Глазом, нашей классной. Надо же ей на ком-то сорвать зло — вот она и потребовала, чтобы я сняла траурную повязку. Но одной жертвы ей мало, и она привязалась к первалкашке[15], и та со страху свалилась в куст остролиста. Когда беднягу отвели в медпункт, я и говорю Рози:

— А меня голыми руками не возьмешь. Вдовья доля очень закаляет. Пусть только Ястребиный Глаз сунется еще раз. Я ей такую речь заготовила: «Если б вы знали, что такое любовь, вы бы не приставали к нам со своей историей Древнего Рима. Плевать я хотела на ваш Древний Рим и на Ромула с Ремом вместе взятых. И уж тем более на страусов, которые их выкормили[16].

— Да? — говорит Рози. — За такие разговорчики два дня подряд будешь оставаться после уроков.

— А ты знаешь, что я вчера видела по телику? На страусиных фермах страусы влюбляются в своих хозяев! Ведь те их кормят и ухаживают за ними, и у бедных птиц что-то перещелкивает в голове — они лезут к людям целоваться.

— Страусы?

— Да.

— Non.

— Mais oui, mon petit idiot, c'est vrai[17].

— И как они, по-твоему, целуются, с такими клювами?

— Как? Раз клюнуть.

Наша крутая туса бурно обсуждает предстоящий Бал Оборотней. Джаска уселась на батарею под кодовым названием «тостер для трусов» и говорит: