Анастасия Соловьева - Похождения соломенной вдовушки
Несмотря на социальную дистанцию огромного размера, я наблюдала за Вадимом со смешанным чувством снисхождения и нежности. В своей неловкости он был совершенно очарователен и окончательно покорил мое сердце.
Пришлось брать инициативу в свои руки. В конце концов, нам было уже по двадцать два года, и я не видела ни поводов, ни причин...
Наша любовь катилась как по маслу, пока не возник извечный вопрос: а дальше что?
Моя единственная подруга Ольга уже вовсю собиралась замуж. Девчонки с работы, успевшие обзавестись семьями, казались такими важными и счастливыми.
Не то чтобы я завидовала им... Но все же иногда хотелось задать вопрос: Вадик, а у меня в этом смысле какие перспективы?
Никаких, признавалась себе я, не решаясь произнести вслух проклятый вопрос. Это сделала за меня Валерия Михайловна.
Что Бог ни делает, все к лучшему, решила я, выйдя из подъезда престижного сталинского дома.
6
В гостиной все переменилось с тех пор. Мы сделали ремонт. Недавно еще один. Дорогой, европейский. Но я все еще помню: в простенке между балконом и дверью в спальню стояло темно-серое кожаное кресло, из которого Валерия Михайловна когда-то открыла по мне прицельный огонь.
По улице в тот день я шла как расстрелянная. В том смысле, что меня расстреляли и я попала прямиком на тот свет. Иду, переступаю ногами, а куда, зачем – неизвестно...
Добрела до дома – дальше что делать? Взяла с полки первый попавшийся учебник. Открыла наугад, увидела череп. Вспомнила: на недавнем экзамене меня пристрастно расспрашивали про носовую полость и глазницы. На все вопросы я ответила без запинки. Потом радовалась и гордилась, как сумасшедшая, не подозревая, что меня так легко и просто расстрелять. Ликвидировать. Отселить в мир душ и теней. От меня осталась одна душа, и для Валерии Михайловны я теперь неопасна.
В комнату заглянула бабушка и сообщила: она сварила щи. Наваристые, с грудинкой. Я промолчала.
– Иди ешь! – продолжала бабушка сердито. – Со своими экзаменами незнамо во что превратилась! Кости остались одни!..
В последнее время бабушка была глобально мной недовольна. Во-первых, ей не нравился институт. Достаточно того, что я окончила медучилище – работаю медсестрой. Теперь пора замуж выходить. А Вадик – робкий, мягкотелый, по ее мнению, никакой не мужик.
А что я оставляю его ночевать, это уж вообще никуда не годится и ни в какие рамки не лезет. Еще спасибо, что про это безобразие она не рассказывала отцу. Он бы задал мне перца!
Это была игра, которую я поддерживала из уважения к бабушке. Мы обе знали: отцу я глубоко безразлична.
– Я щи не буду, – ответила я нехотя.
– Тогда знаешь что? – не отступалась бабушка. – Поставлю-ка я на вечер блины. – Я пожала плечами – делай, как хочешь. – Сегодня селедочку свежую купила, такую жирненькую!.. – При воспоминании о селедке бабушкины досада и недовольство улетучились вмиг. – Чего еще? Сметанки, масла сливочного... А хочешь, откроем клубничное варенье? Вкуснотища!..
Это уже было что-то невероятное. Царская щедрость. Взамен бабушке требовалось немного: участия, послушания, довольной улыбки.
Она часто повторяла:
– Я в твои годы...
В мои годы бабушка не уставала радоваться жизни: все впереди, сама молодая, крепкая, и детей нет – не за кого переживать.
– Откроем варенье, бабуль.
– Ну ладно. Я пошла на кухню... Ты полежала бы лучше, Люд, – добавила она, обернувшись на пороге. – Все с книгами этими возишься!..
Вечером ели ажурные блины с жирной малосольной селедкой. Была даже икра – щучья. А к чаю – дефицитная сгущенка и ароматное клубничное варенье.
Бабушка вспоминала, как полвека назад девочкой она вместе с родителями впервые пришла в этот дом. Бабушкиному отцу за хорошую работу дали квартиру. Он служил раклистом на ткацкой фабрике.
Я спросила:
– Что делает раклист?
– Раклист?! – Бабушка была сражена – она много раз повторяла это слово, никогда не задумываясь о его значении. – Не знаю... Рабочий какой-то. А может, техник, – добавила она неуверенно.
В новом доме все им было в диковинку: собственная кухня, лифт-стакан и газовая колонка. В первое время бабушка ужасно боялась ее шипения и треска. А бабушкина товарка, Лида Коростылева с пятого этажа, из страха перед ярким всполохом пламени колонку вообще не включала и умывалась холодной водой.
Я знала, что дальше разговор собьется на Лиду, на ее аккуратную, самостоятельную дочь, которая вовремя выгнала из дома пропойцу мужа и одна воспитала хорошего, скромного сына Митю. Митя окончил техникум, отслужил в армии и создал дружную семью с некрасивой, но доброй и хозяйственной девушкой Наташей.
По бабушкиному замыслу, мне следовало есть блины, наслаждаться и внимать ее рассказам. И не просто внимать, а видеть в них руководство к действию.
К счастью, до Мити на этот раз не дошло. Кто-то позвонил в дверь. Я сидела, не двигаясь с места.
– Твой, что ли? – с сомнением глядя на меня, спросила бабушка.
– Не знаю. Вряд ли.
– Ладно, пойду посмотрю.
Вскоре она вернулась, раздосадованная, какая-то напряженная.
– Ну вот, а ты говорила...
– Что?
– То!.. Вадик твой пожаловал. На лестнице ждет, в дом заходить не хочет. Премудрый!..
Я понимала, что надо выйти поговорить, но сидела, как будто приклеенная к стулу. Бабушка тормошила: иди.
– Скажи ему, бабуль, пусть придет в другой раз, – выдавила я, наконец.
– А сейчас чего?
– Сейчас у меня не то настроение.
– Иди, тебе говорят!
Она больно толкнула меня локтем в бок. Я вдруг заметила: бабушка как-то странно усмехается, будто знает больше, чем говорит.
– Ну бабушка!
– Я уж двадцать четыре года твоя бабушка.
Делать нечего. Я поплелась в коридор, убеждая себя, что я теперь для Вадима тень и душа. Вообще-то его приход – нарушение всех существующих правил. Вот души – да, могут навещать живых, если это им взбредет в голову. Но являться самовольно к душе...
Дверь была приоткрыта. Вадим стоял на площадке, облокотясь о перила. В руках он держал дорожную сумку.
– Тебе чего? – спросила я сухо.
– Тебя!
Он с силой притянул меня к себе. И сколько я ни старалась, так и не смогла освободиться – руки у него оказались крепкими, властными, истинно мужскими. Как я не замечала этого раньше?!
– Отпусти меня и иди домой, – посоветовала я, устав сопротивляться.
– Если я тебя отпущу, ты уйдешь и захлопнешь дверь. Мне придется звонить, беспокоить твою бабушку...
– А ты не звони. Иди домой и, главное, поищи себе подходящую невесту. Слушатель академии!
– Я пришел к тебе насовсем.
– Зря. Бабушка сказала, что не потерпит в своем доме всякого безобразия.
