Ирина Степановская - Джентльменов нет – и привет Джону Фаулзу!

– В конце концов, я же не ухожу сегодня на работу, как всегда, в девять утра! До часу дня мы можем вместе быть дома!

– А я не хочу до часу! – Саша совершенно отказывался идти на контакт. Подначивая сам себя, весь красный, вспотевший, он продолжал противно ныть, лежа в постели. Время между тем утекало с катастрофической быстротой. В Лизе боролись два чувства. Подойти и накричать, даже наподдать ему хорошенько, чтобы он понял, что нельзя так себя вести, когда ему объясняют по-человечески, или взять сначала себя в руки, его на руки, снова начать уговаривать и жалеть, потом как-нибудь перевести ситуацию в игру и тем самым все-таки добиться, чтобы он вылез, наконец, из постели. Был, правда, еще третий вариант: предоставить Сашке возможность валяться, сколько он посчитает нужным, позавтракать одной и потом заняться своими делами. Но как завтракать одной, когда в дальней комнате громко воет твое единственное дитя? Возможно ли в такой ситуации заниматься делами? Она еще должна вывести сына на прогулку. Лиза посмотрела на часы. Саша упорно ломал весь режим дня.

Черт побери! Неужели этот так давно ожидаемый день пройдет в дурацких уговорах, соплях и в конечном счете в плохом настроении, раздражении на весь мир и на себя – за то, что Лиза не может справиться с собственным сыном, не в состоянии управлять ситуацией и строить жизнь так, как ей бы хотелось? Время идет, часы тикают не переставая, а она все топчется на месте.

– Ну хорошо, немного поспи и вставай! – Лиза решила взять с Сашей бодрый тон. – Я пока пойду готовить завтрак! Когда тебе надоест валяться в постели, одевайся и приходи! Я буду тебя ждать! – С этими словами она храбро вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Она знала, что сын не любит лежать в темноте один. Но сейчас было позднее утро, уже вполне рассвело и неожиданно, как бывает осенью, выглянуло солнце. Один его любопытный луч стал нахально пробиваться на кухню сквозь шторку, обследуя все щели, и его появление придало Лизе дополнительный стимул.

И пока сейчас в ожидании сына она, купаясь в этом луче, готовила завтрак, луч кружил, и танцующие в нем пылинки складывались в мозгу Лизы в крохотные буковки новой статьи о тысячах страждущих женщин, для которых материнство по разным причинам остается недосягаемой, но главной мечтой.

«Как найти золотую середину между желаемым и достигнутым?» – размышляла она, а заголовок статьи уже возник в ее сознании. «Точно ли мы знаем, чего хотим?» – она видела, как буквы растягиваются на развороте. «Пожалуй, тянет на тему номера!» – подумала она и автоматически разбила яйца для омлета в пластмассовую миску. А между тем в маленькой комнате установилась подозрительная тишина. Но, забывшись в мечтах, Лиза не обратила на это внимания. Опомнилась она только тогда, когда в комнате опять настойчиво зазвонил телефон.

2

Мужчина несет в своем семени дух, форму, личность. Мужчина – это тот, кто дает вещи душу… Женщина представляет материальную опору в виде своей крови, телесности, плоти, которая стареет, ветшает и умирает. Сущность души неизменно мужская. Рождение девочек, во всех случаях, результат слабости родителя по причине болезни, старости или слишком раннего зачатия.

Не хотелось бы, чтобы у читателя сложилось представление, что он попал в какое-то бабье царство, ибо до сих пор в нашем повествовании речь шла преимущественно о женщинах и детях. Исключение составляет Кирилл, но он, как бывший муж, не может играть роль главного мужского персонажа в этом романе. Поэтому, кажется, уже настало время вывести на авансцену повествования нашего истинного героя – фигуру, по мнению автора, во всех отношениях достойную внимания. Возможно, достоинства его не бесспорны, но, без сомнения, это человек интересный и уж совершенно не укладывающийся в рамки представлений женских журналов о мачо – герое-любовнике без страха и упрека.

Итак, в то же самое утро, когда разговаривала с Кириллом Нина Воронина, спорила с дочерью Таня-Пульсатилла и уговаривала капризного сына журналистка Лиза, потягиваясь, встал с постели некто Юрий Николаевич Обломцев, персонаж совершенно еще пока не известный ни нам, ни всем трем женщинам. Это мужчина тридцати восьми лет от роду, не толстый и не худой, неженатый, но разведенный, преподаватель одного из технических вузов столицы. С уже поредевшими на висках мягкими, слегка вьющимися русыми волосами, он, пожалуй, выделялся среди многих представителей сильного пола. И главным его отличием являлась не часто теперь встречающаяся манера держаться – чуть ленивая, очень спокойная и даже, не побоюсь этого слова, вполне равнодушная. В наше суетливое время, когда жизнь кипит и бурлит, будто молодой вулкан, угрожающий устроить новую вселенскую катастрофу, люди нервно бегают, торопясь ухватить свою долю благ, этот достойный вид, присущий «вещи в себе», отличает либо очень умных людей, либо иностранцев. Впрочем, иностранцы, приехавшие в нашу страну делать деньги, а не вальяжно прогуливаться по Красной площади, тоже через некоторое время начинают суматошно бегать. Что касается ума нашего героя, то судить о нем предоставим возможность героиням и читателям, но уж никак не автору.

Лицо Юрия Николаевича украшала небольшая богемная бородка – то ли очень коротко постриженная, то ли, наоборот, еще не переросшая стадию слишком длинной щетины. Она придавала ему видимость эдакой «модности», хотя во всем остальном этот человек принадлежностью к богеме не отличался: носил самые обычные, купленные в ближайшем к дому магазине джинсы, обыкновенную рубашку в тонкую полоску и скромный пиджак, сшитый из его любимой ткани – английского твида в мелкую крапинку. Вместе с тем при первом взгляде на Юрия Николаевича заурядному собеседнику вполне могла бы прийти в голову мысль, что перед ним рядовой любитель выпить вечерком чего-нибудь «сухонького», а под маской лени и равнодушия скрывается неутомимый волокита. Или даже Юрий Николаевич мог представляться укрывающимся от налоговых структур тайным держателем большого количества ценных акций и антиквариата. Но поскольку история наша не имеет черт детективного жанра, есть смысл уточнить сразу же, что ни в чем «этаком», включая наркоманию, гомосексуализм, садомазохизм и кое-что еще в таком же роде, наш герой не был замешан. И вообще вид у него мог бы быть совершенно заурядным, если бы не несомненное, но, впрочем, далеко не всегда распознаваемое сходство с некоторыми положительными героями чеховских пьес. Этому же, кстати, способствовали и заключенные в тонкую оправу, овальной формы, весьма привычно и ловко сидящие на его далеко не выдающемся носу очки.