Джудит Гулд - Вспышка. Книга первая

Представитель E1 А1 взялся за тронутую ржавчиной хромированную ручку и распахнул заднюю дверь. Дэлия нырнула в огромную машину. Затем она ухватилась за дверную раму, почувствовав, как от страха у нее в животе поднимается тошнота.

Встречавший ее был не родственником, а незнакомцем с ястребиным носом и смуглой кожей, и в его руках был не букет, а револьвер, зловеще направленный прямо в ее внезапно поблекнувшие зеленые глаза.

Время, казалось, остановилось.

– Добро пожаловать в Израиль, мисс Боралеви, – сказал незнакомец, нагло улыбаясь. В его иврите слышался сильный арабский акцент.

Она моргнула и медленно повернулась, почувствовав, как ствол второго пистолета ткнулся ей в позвоночник. Человек, выдававший себя за представителя VIP, плотно прижимался к ней, загораживая своим телом пистолет от случайных любопытных взглядов. Позади него на тротуаре она увидела двух полицейских в форме с короткими рукавами и с переговорными устройствами. В сердце вспыхнула надежда.

– На вашем месте я бы вел себя очень тихо, – угрожающе прошептал голос позади нее. – Если вы попытаетесь что-либо сделать, то умрете, а вместе с вами погибнут и невинные прохожие. Наши люди расставлены по всему аэропорту.

В этом она ни капли не сомневалась и молча залезла в автомобиль. За ней следом сел псевдопредставитель VIP. С шумом захлопнутая дверца отгородила ее от реальности. Два пистолета с обеих сторон уперлись сквозь дорогую одежду в ее тело.

– Что происходит? – побледнев, спросила Дэлия, когда автомобиль плавно тронулся с места.

Мужчины молчали.

– Скажите мне, что вам от меня нужно? Я ничего не сделала.

– Ах! Так, значит, ты – святая невинность. – Человек на заднем сиденье издал короткий смешок. – В твоем фамильном шкафу немало скелетов, кинозвезда, – резко выпалил он. – Настало время кому-нибудь расплатиться за них.

– Расплатиться? – Огромным усилием ей удалось сдержать готовый сорваться с уст истерический смех. – За что?

– Скажем… за грехи отцов и матерей, – ответил он, по-прежнему улыбаясь.

– Вы не получите от них никаких денег. Они отказываются поддаваться на требования похитителей. Вам следовало бы это знать.

– Нам нужны не деньги.

Ее лицо горело как в лихорадке.

– Тогда что?

– Отдать им… своего рода долг. Если хотите, можете назвать это днем расплаты.

– Знаете, кто вы такие? – с холодной ненавистью, не повышая голоса, проговорила Дэлия. – Вы самые обыкновенные преступники. Преступники, – повторила она, как будто ей было важно дважды довести до них свою мысль.

Но ее мозг лихорадочно работал. Что он имел в виду, говоря о «грехах отцов и матерей»? Была ли это какая-то метафора?

Или ей следовало понимать все буквально?

ЧАСТЬ 1

СЕНДА

1911–1922

Многие композиторы, драматурги, хореографы и танцовщики находили почет, славу и богатство в дореволюционной России, но из-за скоротечной популярности звезд сцены и отсутствия кинозаписей из всех театральных звезд той, предшествующей кино эпохи только одно-единственное имя дошло до нас – имя легендарной Сенды Бора.

Бледное полуденное солнце отбрасывало неясные скользящие тени на мягкий мох, устилающий березовый лес. Полог нежных зеленых листьев над ее головой еще больше рассеивал свет, расцвечивая мягкими блестящими пятнами строгое лицо Сенды. Она тихонько тянула мотив одной из тех беззаботных колыбельных песен, которые в детстве перед сном ей напевала бабушка Голди. Сейчас, полагала она, этот мотив был как нельзя более кстати. Он был мягким и нежным, веселым и невинным, и ей была приятна эта невинность, потому что свидание, на которое она спешила, можно было назвать как угодно, но только не невинным.

Сенда приподняла тяжелую стеганую юбку и быстрым пружинящим шагом пошла между деревьями, то и дело ныряя под низкорастущие ветви. Она вдыхала прохладный бодрящий воздух и смеялась про себя. Весна определенно вступила в свои права: от вчерашнего холода не осталось и следа. Она решила, что это хороший знак, и ускорила шаг. Вскоре деревня осталась далеко позади, но, лишь достигнув вершины холма и выйдя на знакомую поляну, она остановилась, чтобы перевести дух.

Это было ее любимое место. Направо от нее бил источник, дававший начало ручейку, протекавшему мимо деревни. Вода в нем была чистой и прозрачной. Сенда дорожила уединенностью этого места и ревностно считала его только своим… и его. Здесь, вдали от любопытных глаз, они могли заниматься любовью. Здесь, где единственными звуками были журчание ручейка, шелест листвы и щебетание птиц, ей было хорошо и спокойно. Когда она с высоты обозревала окрестности, возникало ощущение, что весь мир лежит у ее ног. Крошечные деревенские домики из глины и дерева казались еще меньше, но издали убогая деревня виделась очаровательной, а стоящее отдельно самое главное здание – синагога – больше и потому внушительнее.

Отдышавшись, Сенда так быстро обернулась, что юбка закружилась вокруг ее ног. Затем внимательно оглядела деревья. Она была одна.

При мысли о том, что она вновь увидит Шмарию, щеки ее окрасились румянцем, усилившим и без того ее удивительную природную красоту. В ней сочетались точеные черты отца, слишком изящные для мужчины, но пленительные в женщине, и волевые черты матери, более резкие и строгие, однако не менее привлекательные. Такая необычная комбинация придавала внешности Сенды особенный, только ей присущий, неземной вид. Лицо ее было безупречной овальной формы, с высокими славянскими скулами, великолепными, достойными кисти Боттичелли волосами и сверкающими изумрудными глазами. При ближайшем рассмотрении они были не чисто изумрудными, а с проблесками карего и вкраплениями цвета морской волны – два прекрасных драгоценных камня, заключенных в звездообразную оправу ресниц того же медного цвета, что и ее густые блестящие волосы. Ее выразительные брови со слегка приподнятыми концами определенно обладали колдовской силой, а чуть тронутая здоровым румянцем кожа отливала жемчужным блеском. В осанке Сенды чувствовалась прирожденная грациозность, и она, без сомнения, была самой обольстительной девушкой в деревне. И, как говорили, даже более красивой, чем в свое время ее бабушка Голди, а Голди Коппел до сих пор славилась не только острым как бритва языком, но и своей былой красотой. Сейчас, когда Сенда пребывала в нежном шестнадцатилетнем возрасте, ее красота была в полном расцвете.

Сенда, сидевшая под нежно-зеленым пологом молодой листвы, прислонившись к тонкому гибкому стволу дерева и уткнувшись подбородком в колени, удивительно напоминала одну из лесных нимф, населявших сказки, слышанные ею в детстве. Даже ее необъятная бесформенная стеганая юбка грязно-коричневого цвета и скромная, не совсем белая, без каких-либо украшений, даже без дюйма кружев, крестьянская блузка не могли испортить ее волшебного очарования. Единственной данью женскому кокетству служил любимый ярко-красный шарф. Как только Деревня осталась позади, она стянула его с головы и обвязала в виде пояса вокруг талии. Это была отчаянная попытка как-то приукрасить себя и принарядиться, то, к чему она всегда стремилась, хотя и знала, что в этой бедной пуританской деревне у нее это никогда не получится. Но, к большому огорчению проницательной и властной матери, ее степенного архиконсервативного мужа Соломона и недовольных родственников со стороны мужа, никакая одежда не могла скрыть девятнадцатидюймовую талию и пышную грудь Сенды. «Она слишком красива, чтобы это было хорошо для нее», – любила повторять ее свекровь Рахиль Боралеви каждому, кто готов был посудачить с ней.