Дженет Таннер - Дочь роскоши
Робин встал, внезапно ощутив груз печали. Об этом он никогда ей не говорил… потому что был трусом и не утруждал себя мыслями о некоторых вещах.
– Папа, ты не можешь так все оставить – тебе придется объяснить, – сказала Джулиет и остановилась перед ним. Он обошел ее, такой элегантный, в теннисных туфлях из кожи ящерицы.
– Мама расскажет тебе.
– Ну, конечно, все на меня! – раздраженно закричала ему вслед Молли, но он уже вышел. – Как это типично для тебя! – Ответа не последовало, и она повернулась к Джулиет. Маленькая круглая женщина, она была сейчас в ярости и смущении одновременно. – Он всегда был таким, видите ли, он не будет…
– Я знаю, какой он. Ну же, мама, собираешься ли ты рассказать мне, в чем дело?
– Ты и вправду хочешь знать?
– Ради Бога, конечно же! Если раньше не хотела, то теперь уж наверняка. Вся эта таинственность!
Молли вздохнула, сдаваясь. Все эти годы они оберегали ее – для ее же блага, как они говорили себе, хотя Молли нередко думала, а так ли это и не допускают ли они большую ошибку. Иногда, с годами, она чувствовала, как устала от всей этой лжи, полуправды, умолчаний. Робин не станет говорить о том, что произошло, ни за что не, станет. Это не в его характере. Но это не означало, что они забыли. Иногда ей хотелось, чтобы хоть у одного из них достало бы мужества сломать навязанное себе молчание и сбросить раз и навсегда это бремя тайны, хотелось, чтобы Джулиет о многом спросила бы и отказалась удовлетвориться, пока не получила бы вразумительного ответа. Похоже, сейчас этот момент настал. Она посмотрела на дочь, выросшую перед ней, словно у ее шлепанцев вдруг появились корни, взглянула на ее решительное лицо, которое она слишком хорошо знала, и поняла, что наступило время сказать правду – или, по крайней мере, часть ее.
– Очень хорошо. – Она пыталась говорить твердым голосом. – Я скажу тебе. У твоего отца был брат…
– Дядя Дэвид. Да?
– Нет, не Дэвид. Дэвид намного младше. Он был совсем мальчишкой, когда это произошло. Брата, о котором я говорю, звали Луи.
– Луи?
– Луи был на год или чуть больше старше твоего отца. Он был… – На этот раз можно было не сдерживаться. Голос ее дрогнул, и она на миг прижала руку к губам. Слезы подступили совсем близко.
– Продолжай, – нажимала Джулиет. Молли проглотила комок в горле.
– Мне это не так-то просто, понимаешь.
– Понимаю, но тебе надо попытаться.
Молли кивнула. Иногда она чувствовала, что у нее к дочери такое отношение, словно они поменялись местами, и Джулиет была матерью, строгой и доброй, а она – ребенком.
– Я пытаюсь, Джулиет. Позволь мне рассказать по-своему. – Она замялась. – В семье были трудности. Твой дедушка Бернар умер незадолго до этого. Он был единственным человеком, кто держал в руках сеть гостиниц.
– Я думала, этим занимались мои прадедушка и прабабушка, Шарль и Лола.
– У них действительно была гостиница, но очень маленькая. Расширение дела – заслуга Бернара, он единолично решал все, что касалось бизнеса. Пока он был жив, никому из мальчиков не дозволялось высказываться о делах гостиниц, и по сути дела он и Луи ссорились из-за того, что он не давал Луи возможности претворить в жизнь некоторые идеи. Тем не менее, когда он умер, то в равных долях оставил свое состояние детям. Луи приехал на Джерси и попытался осуществить все, что не давал ему делать в свое время отец, и даже больше этого. Остальные пытались остановить его, снова возобновились ссоры, на этот раз еще более тяжелые. А потом он был застрелен.
– Застрелен?
– Застрелен насмерть в его доме, в Ла Гранже. А твоя бабушка призналась, что совершила это она.
Ну вот, наконец. Наконец она это сказала. Через столько лет молчания и слова и чувства, что выплеснулись с ними, могли показаться притупившимися, но нет. Они обжигали и потрясали так же, как всегда. Но только на сей раз они отразились на лице Джулиет: она побледнела под своим золотистым загаром. Она ожидала чего угодно, но только не этого.
– Ты хочешь сказать, она убила его?
– Это не назвали убийством. Она заявила, что это был несчастный случай, и ей поверили, по крайней мере суд. – Глаза Молли лихорадочно сверкали, но в выражении лица оставалась некоторая скрытность. В любое другое время Джулиет задержалась бы на этом. Но не теперь.
– Значит, поэтому ты и папа уехали с Джерси? – спросила она.
– Да, это послужило главной причиной. Ты знаешь своего отца и представляешь, как он все это ненавидел. И мы не хотели, чтобы ты росла с клеймом позора.
– Но если это был несчастный случай, то наверняка…
Молли хмыкнула, изогнув губы подобно луку Купидона в знак несогласия. Вся ее сдержанность исчезла. Годами сдерживаемые шлюзы раскрылись, хлынули сдерживаемые столько лет стремительные потоки.
– Довольно странный несчастный случай, если бы спросили меня. Что она делала, размахивая заряженным пистолетом? Нет, если бы твоя бабушка не была такой респектабельной леди, близко знавшей каждого, кто хоть что-то из себя представлял, она ни за что бы не выпуталась из этого так легко.
– Ты хочешь сказать… Ты думаешь, что она и вправду убила его?
– Я говорю, что не верю, что смерть Луи наступила от несчастного случая, как она говорит, и все. Это было слишком удобно для многих людей. А если я об этом подумала, то, должно быть, и другие подумали о том же. Кроме того… – Она оборвала себя, глаза ее устремились куда-то вдаль. На миг в них отразился целый мир страстей, не замеченных Джулиет, но потом Молли с усилием отогнала их прочь. Однажды, много лет назад, в другой жизни ей иногда казалось, что она совершенно неспособна сдерживать свои чувства или скрывать их. К своему стыду, она понимала, что часто вела себя плохо и приносила много неприятностей и сердечной боли другим из-за неумения держать в узде свои чувства. Но теперь, слава Богу, жизнь остудила ее и она приучила себя задвигать то, о чем ей не хотелось думать, на задворки сознания.
Даже когда ей приходилось сталкиваться лицом к лицу с неприятностями, как сейчас, она научилась держать себя в руках. Теперь она с облегчением признала, что по крайней мере одна часть этой истории уже не является тайной для Джулиет. Она даже могла скрыть (во всяком случае, думала, что сможет), что до сих пор ей было больно думать о Луи, скрыть, как она боится, что все связанные с ним факты смогут раскрыться и будут так же тревожить всех их.
Но на какое-то мгновение, несмотря на тщательный самоконтроль, Молли не смогла удержаться, чтобы мысленно не перенестись на двадцать лет назад, в ту ноябрьскую ночь, когда умер Луи. На миг ей показалось, что она опять стоит у окна своей спальни, как тогда, ночью, когда не могла уснуть от страха и отвращения к себе. Вглядываясь в поля и в серебристые в лунном свете леса, она с беспокойством думала, где Робин и почему он не пришел домой. Когда она больше не могла этого выносить, то позвонила в Ла Гранж в надежде поговорить с Луи и сбросить с себя бремя страхов, сводивших ее с ума. Но Луи там не было. Вместо него ответила София, прервавшая ее со странной холодностью, необычной и необъяснимой резкостью. Молли налила себе джина и опять подошла к окну, моля Бога, чтобы следующий поток огней, освещающих долину, возвестил бы о прибытии Робина. Но он все не приезжал. В конце концов она приняла таблетку снотворного и легла. Когда несколько часов спустя ее разбудили настойчивые звонки телефона, его все еще не было дома. Она вытянула руку, но ощутила лишь холодную пустую простыню, потом неловко вылезла из кровати и проковыляла вниз по лестнице. Ей казалось, что голова ее набита ватой, а ноги отказываются служить.
