Дженнифер Уайнер - Все девочки взрослеют
— Я хочу… — Муж понизил голос и направил на меня свой горящий взор.
Несмотря на десять лет брака с разговорами о починке крыши и летнем лагере Джой, я по-прежнему таю от взгляда мужа и мечтаю оказаться с ним наедине… и на самом деле обладать гибкостью румынской гимнастки.
— Я хочу ребенка, — признался Питер.
— Ты хочешь… — Мое сердце заколотилось, а бархатное платье внезапно стало слишком тесным. — Вот как. Не ожидала. Серьезно?
Питер кивнул.
— Я хочу завести общего ребенка.
— Ясно, — протянула я.
Вопрос о ребенке не раз поднимался за время нашего брака. В новостях регулярно говорят о какой-нибудь ведущей ток-шоу или певице кантри, родившей двойняшек или тройняшек «при помощи суррогатной матери». Идиотское выражение. Все равно что сказать: «Я поменяла масло в машине при помощи механика», хотя всего лишь подписала счет. Но если мы решим завести биологически общего ребенка, без посторонней помощи не обойтись. Джой появилась на свет на два месяца раньше срока в результате экстренного кесарева сечения, после чего мне удалили матку. У меня больше нет возможности забеременеть. Разумеется, Питеру это известно. Он постоянно подсовывает мне статьи о суррогатных матерях, но ни на чем не настаивает.
По крайней мере, не настаивал до того момента.
— Мне пятьдесят четыре года, — напомнил он.
Я отвернулась и вслух прочла табличку Джеймса Макгенри:
— «Врач, военный советник и политик». И щеголь, как я погляжу.
Питер не обратил внимания.
— Я старею. Джой взрослеет. Еще не поздно. У тебя могут быть жизнеспособные яйцеклетки.
Я захлопала ресницами.
— Право слово, в жизни не слышала ничего романтичнее.
Питер взял меня за руку. Его лицо было таким открытым, полным надежды, знакомым и родным, что у меня голова закружилась от сожаления. Ну почему я родила своего единственного ребенка от придурка бывшего, а не от любимого мужа?
— Ты когда-нибудь об этом думала? — поинтересовался Питер.
У меня защипало глаза.
— Ну… — Я покачала головой и с трудом сглотнула. — Сам знаешь. Иногда.
Конечно думала. Мечтала об общем ребенке, серьезном малыше с лицом Питера и его тонким юмором, похожим на вспышки молний в летнем небе. Идеальном мальчике под стать моей идеальной девочке. Но это все равно что мечтать петь в «Сайпримс»[15], или победить в марафоне, или (в моем случае) участвовать в нем. Лениво грезить о несбыточном, лежа в гамаке, стоя в пробке или перед шлагбаумом.
— Мы и так счастливы, — добавила я. — Мы вместе. У нас есть Джой. И мы нужны ей.
— Джой растет, — мягко возразил Питер. — Пора ее отпустить.
Я высвободила руку и отвернулась. Формально Питер прав. В случае с любой обычной двенадцатилеткой я бы безоговорочно согласилась. Но Джой — совсем другое дело. Ей нужно особое внимание, поскольку у нее проблемы со слухом и чтением. Из-за моего прошлого.
— У нас все замечательно, но ничего не меняется, — настаивал муж. — Мы живем в одном и том же доме, видим одних и тех же людей, ездим на море в Джерси каждое лето…
— Тебе там нравится!
— Все хорошо, — подтвердил он. — Но может быть еще лучше. Не бойся нового.
— Опять он о сексе втроем, — пробормотала я себе под нос.
— Давай хотя бы попробуем. Узнаем, что к чему.
Питер вытянул из бумажника визитную карточку и протянул мне. «Доктор Стэнли Невиль, репродуктивный эндокринолог, кабинет на Спрюс-стрит».
— В том же здании, — уныло заметила я, — что и врач, лечащий мой недавно обнаруженный артрит.
— Он может сделать УЗИ твоих яичников.
— Давно мечтала, — ответила я и вернула карточку.
Я подумала о нашей идеальной жизни. Втроем мы в безопасности, защищены от мира. Мой сад пышно расцвел за десять лет трудов. Розы увили кирпичные стены, гортензии выпустили голубые и сиреневые цветы размером с детскую головку. Дом стал в точности таким, о каком я всегда мечтала. В прошлом месяце семь лет поисков наконец увенчались великолепными золотисто-зелеными старинными напольными часами. Теперь они стоят над лестницей и мелодично отбивают время. Все идеально, не считая небольших проблем с успеваемостью Джой. Да и те, несомненно, вполне исправимы.
Питер коснулся моего плеча.
— Что бы ни случилось, выйдет у нас или нет, нам и так хорошо. Я счастлив, ты знаешь.
Я кивнула. Внизу из кухни потянулась вереница официантов и официанток в гимнастических костюмах и бикини. Они несли салатные тарелки. Мои глаза по-прежнему щипало, а в горле застрял комок. Но я не собиралась реветь посреди Конституционного центра, поскольку представляла, какие слухи распустит Шари, если узнает.
— Хорошо, — согласилась я.
— Кэндейс, — нежно прошептал Питер. — Пожалуйста, не надо так переживать.
— Я не переживаю, — соврала я.
Муж протянул мне свою тарелку, но, как ни странно, я совсем не хотела есть. Так что я поставила ее на стол и вслед за Питером спустилась по лестнице. Луна за окном высоко в небе заливала лужайку серебристым светом.
2
Тодд плюхнулся на кровать и уставился на меня.
— И чем вы там занимались? — спросил он.
Я вытащила заколки-невидимки из волос и молча улыбнулась. Кудри рассыпались по плечам.
— Мы твои лучшие друзья, — умолял Тодд. — Джеймс — наш двоюродный брат. Мы можем многое о нем рассказать. По-моему, он просто красавчик.
Тамсин, лежавшая на полу в спальном мешке, скривилась и шумно перевернула страницу книги. Тодд до сих пор был в костюме, а его сестра избавилась от платья, как только закрылась дверь моей спальни. В ночной рубашке «Властелин колец» и пижамных штанах она казалась намного счастливее. Тамсин смыла весь макияж, который мать заставила ее нанести, и веснушки на ее носу вновь засияли в полную силу.
— Ничем мы не занимались, — отмахнулась я.
В этот момент Френчель, моя собака, запрыгнула на кровать.
По правде говоря, я три раза танцевала с Джеймсом, пятнадцатилетним двоюродным братом Тодда и Тамсин. Джеймс предложил мне отпить из своего бокала, в котором оказался виски с лимонным соком (с виски ему помог старший брат), и я согласилась. А потом он позвал меня в темный зрительный зал, где обычно крутят мультимедийную презентацию «Заря свободы», и прижал к обитой тканью стене. Мы стояли в темноте, на нем — рубашка и галстук, на мне — его пиджак, и целовались, совсем как в фильме или, по крайней мере, в музыкальном клипе. Я немного испугалась, когда Джеймс начал о меня тереться. Потом он положил руку мне на грудь, и я убрала, он не стал класть обратно, и я расслабилась. В зале было так темно, что я могла представить на его месте кого угодно. Сначала я вообразила, что он — певец Дастин Талл. Мне понравилось. Потом — Дункан Бродки, моя школьная любовь. Тогда мне еще больше понравилось. Необычно было стоять в темноте и чувствовать, как тонкие губы Джеймса вжимаются в мои так сильно, что чувствуется выпуклость зубов.
