После развода. Хочу тебя вернуть - Панна Мэра
И все они без исключения ждут комментария. От женщины, которая, казалось бы, должна испытывать гордость за любимого.
Ильдар поворачивает голову ко мне. В его взгляде нет просьбы. Только требование.
Подтверди. Сыграй роль.
Последний раз.
Я чувствую, как пересохло во рту. Пальцы сжимаются на папке, вдавливая края бумаги. Колени ватные, сердце грохочет где-то у горла.
Рядом Алеся. С сияющими глазами и лёгким румянцем на щеках. Он держит её за талию. Легко и непринужденно. Как будто это их естественное положение.
Я пробую заговорить. Открываю рот. Слова не идут.
Ильдар смотрит настойчиво, почти незаметно кивает.
«Скажи», – говорит его взгляд. – «Скажи, что ты рада. Что ты гордишься мной. Что всё правильно.»
Я смотрю на него.
И вдруг понимаю: если я сейчас это скажу, я исчезну.
Совсем.
Стану мимолётной сноской в его новой истории. «Женой, которая всё поняла и молча уступила дорогу молодой и живой вертихвостке!»
Я не могу.
Я делаю шаг назад. Голос еле выходит. Хриплый, сорванный.
– Извините… я не могу. – цежу со вздохом.
И тут же разворот.
Я больше не могу здесь находиться.
Срываюсь с места и бегу со сцены. Прочь от света, от камер, от их сплетённых рук, от чужого счастья, выстроенного на моей крови.
Папка выпадает у кулис. Аплодисменты уже не мне. Я слышу, как кто-то смеётся. Кто-то что-то говорит, кто-то ещё задаёт вопросы.
А я бегу.
Впервые не за ним. А оттуда, где мне больше не рады.
Глава 5
Я бегу, как будто за мной пылает сцена, и огонь уже подбирается к пяткам.
Выскакиваю из служебного входа, чуть не спотыкаясь о порог. В лицо бьёт тёплый июльский воздух, но мне холодно. Дрожат руки, трясутся колени, внутри всё проваливается в бездну.
На улице шумно. Вечерний город живёт, дышит, не подозревает, что моя жизнь только что закончилась под шум аплодисментов.
Машины проезжают, люди смеются, ветер шевелит афишу с лицом Ильдара.
Я поднимаю руку, как в бреду, останавливая первое попавшееся такси.
– Девушка. Мы сейчас работаем только через приложение. – сухо сообщает водитель. – Вызовите такси через него, и тогда я приму заказ.
Молчу.
Просто нет сил еще думать о каких-то приложения! О такси, и о том, почему меня просто не могут довезти до дома.
– У меня был очень… очень тяжелый день…, – выдыхаю сквозь слезы, - может быть отвезете меня так? Без приложения? У меня есть деньги, честно.
Водитель поворачивается ко мне. Пристально осматривает с ног до головы, словно прицениваясь.
И вот, наконец, выносит вердикт:
– Ладно… Садитесь. Куда едем?
Я запрыгиваю в машину, называю адрес и мгновенно замолкаю, откинувшись на спинку кресла.
Папка с речью всё ещё в руках. Сжимаю её как щит, как напоминание, что это не сон, не бред, не спектакль.
Это теперь моя реальность.
– Я была ему всем, – вырывается у меня.
Я не говорю это водителю.
Я говорю это… просто.
В пространство.
– И помощницей, и секретарём, и редактором, и подушкой, и чертёжницей без диплома. Я правила его тексты, слушала бесконечные монологи про нагрузку на балку, переводила чертежи в понятный язык для инвесторов…
Голос срывается. Я прижимаюсь лбом к прохладному стеклу. Улицы проносятся мимо, а у меня перед глазами они.
Он и Алеся.
Объятия. Смех. Эффектная речь про слияние душ.
– Я пекла ему тортики каждое воскресенье. Даже когда не могла стоять на ногах, потому что знала, как он любит сладкое: шоколадные бисквитные тортики, медовики, брауни или просто пироги с ягодами! Я знала, как он злится, когда ручки ящиков не ровно закрыты. Я стирала его рубашки вручную, даже когда у нас была машина, потому что «после машины не так пахнет»!
Глаза опять наполняются слезами. Я не вижу дороги.
– Я не была плохой женой. Я не была плохой. Я всегда старалась. Радовала его. Поддерживала. Спасала от него самого.
Но сегодня он вышел на сцену и при всех заявил, что этого ему было недостаточно, чтобы его вдохновлять!
Делаю короткую паузу. Перевожу дыхание и шмыгаю носом.
– Он просто… вычеркнул меня, – шепчу я. – Вычеркнул, как лишнюю осечку на чертеже. Без всякого сожаления.
Водитель краем глаза смотрит в зеркало. Я замечаю, как он хочет что-то сказать, но в последнюю секунду меняет свое решение.
И правильно делает. Я не выдержу сочувствия. Ни одного слова.
Я закрываю глаза и только слышу своё дыхание.
Сбивчивое. Глухое.
– Я ведь думала, что мы – это навсегда, – говорю в никуда. – Что это больше, чем просто помощь любимому, что это вклад в наше будущее. Нашу семью.
Я снова делаю глубокий вдох. И в этот момент, впервые за весь день, в сердце становится совсем пусто.
Не больно. Именно пусто.
Потому что, кажется, больше ничего не осталось.
Я закрываю лицо руками и замираю. У меня больше нет сил даже для того, чтобы дышать.
Машина плавно движется по улицам города, за окном привычный шум мегаполиса, но мне, кажется, что все это бутафория. А настоящая жизнь осталась где-то там.
На сцене.
Рядом с Ильдаром.
Машина поворачивает за угол, я поднимаю голову и лишь сейчас понимаю, что мы уже приехали.
Водитель по-прежнему молчит, я отдаю ему мятые купюры и выхожу на улицу.
Кое-как поднимаюсь на последний этаж, открываю дверь квартиры и застываю на пороге.
Тишина давит, словно тяжелый свинцовый плед. Здесь пахнет тем, что осталось после него: запахом его рубашки, едва уловимыми нотами парфюма и даже его теплом, которое он забрал с собой, когда ушёл из моей жизни.
Шаг за шагом я иду в спальню. Вся усталость, вся боль обрушивается на меня, словно нескончаемый ливень.
Я падаю на кровать, и подушка мгновенно становится моей единственной защитой от мира, который разбился вдребезги.
Я рыдаю.
Громко, беспощадно, от той безысходности, что душит, что разрывает на куски.
Я знаю, что где-то там: в широких залах, моего мужа сейчас носят на руках, боготворят, произносят тосты и поздравления! За Ильдара, которого я знала всю жизнь. Которого любила, защищала, строила вместе с ним этот дом, нашу семью.
А он? Он был не со мной.
Он был
