Татьяна Туринская - Арифметика подлости
А потому едва заметный, как у старшей подруги, макияж был для Маринки неприемлем. Губы — или красные, или коричневые, лишь бы не бледные. Тени — опять же коричневые, или чуть зеленоватые, чтобы подчеркнуть цвет глаз. А чтоб большой рот не привлекал слишком много внимания, на ресницы приходилось класть побольше туши.
В результате внешний вид подруг разительно отличался: скромная милая девушка Оля дружила почему-то с яркой до неприличия и совсем уж нескромной Мариной.
***
Если на первом курсе комплексовала Ольга, днем и ночью переживая о слишком юной внешности, то на втором комплексы появились у Маринки.
Она и раньше знала, что не красавица, но раньше рядом с Ольгой чувствовала себя вполне комфортно — в своей непривлекательности они были равны. Теперь, когда Ольга постепенно, незаметно изменилась в лучшую сторону, Марина чувствовала себя рядом с нею гадким утенком.
Мало того. Возгордившись от нечаянной уж красоты, Ольга стала частенько шутить: пойдем, мол, сегодня на дискотеку — я буду блистать, а ты отгонять от меня слишком приставучих поклонников. Признаться, как ранят ее подобные высказывания, Марине было стыдно, оставалось лишь смеяться и всячески поддерживать шутки на тему невзрачной своей внешности. И только ей одной было известно, как это больно, когда тебя держат при себе в качестве отпугивающего элемента для излишне назойливых кавалеров.
Перестав комплексовать, Ольга переродилась и внутренне, стала досаждать Марине назойливостью. Отныне она буквально заболела парнями. Говорить о чем-либо, кроме них и интимных отношений между мужчиной и женщиной она если и могла, то крайне не любила. А скорее просто разучилась. По крайней мере, услышать от нее что-либо на отвлеченные темы теперь удавалось нечасто. Или это Маринке так везло в силу особого Ольгиного доверия?
Иной раз Казанцева решала круто изменить свою жизнь. Вернее, не столько жизнь, сколько окружение. В единственном Ольгином числе. Сближалась с другими сокурсницами — в принципе, никогда не имела проблем с коммуникабельностью. Однако дружба с другими девочками никак не отражалась на Конаковой. Та терпеливо ожидала, когда Маринка наговорится, и ехала домой вместе с ней. Одна никогда не ездила. Не то чтобы заблудиться опасалась, просто вдвоем с подругой чувствовала себя гораздо увереннее. В дороге ведь и паренек симпатичный может встретиться. А как она будет с ним кокетничать без Маринки? Во-первых, на фоне Казанцевой Оля выглядела конфеткой. Ну а во-вторых, кокетничать одной попросту неприлично — что о ней люди подумают? Вдвоем же выходило, что девчонки балуются: игра у них такая — мальчикам глазки строить. И пусть на деле заигрывает лишь одна из них — все равно вдвоем было не стыдно.
Так прошло еще полтора года. По времени вроде бы много, по изменениям — считай ничего. Конакова по прежнему была рядом. Зато был и положительный сдвиг. К концу третьего курса Марина тоже стала вполне симпатичной. Веснушки поблекли: зря, что ли, она ежевечернее мазала лицо специальным кремом? Ресницы, правда, не стали длиннее, но испробовав невероятное количество марок туши, она нашла, наконец, максимально пригодную для себя. Теперь ресницы ее хоть и не были такими длинными и пушистыми, как у Ольги, зато перестали выглядеть несуразными бревнышками.
С губами тоже что-то произошло. То ли они изменились, то ли изменилось Маринино к ним отношение. А может, не только ее? Еще недавно казавшиеся уродливыми, губы вдруг стали ее настоящим украшением: в меру полные, чувственные. Почему она раньше не понимала, что это красиво?
А еще к двадцати годам у Маринки, наконец, появилось чувство стиля, и она уже не выглядела светофором со своим экстравагантным макияжем. Она по-прежнему была приверженкой ярких тонов, но соединяла их в собственной внешности тонко и умело. Теперь она была не аляповатой безвкусной матрешкой, а весьма эффектной девушкой.
Однако комплекс дурнушки никуда не делся. Вроде и знала, что выглядит вполне неплохо, но в присутствии Ольги всегда чувствовала себя третьесортной. Вдобавок к собственной неуверенности, подруга умело подливала масла в огонь, по-прежнему подкалывая Маринку и привычно называя ее — якобы в шутку — пугалом при принцессе. Шутки шутками, но когда тебе вдалбливают что-то в голову на протяжении многих месяцев, волей-неволей поддашься действию внушения.
Словно чувствуя ее настороженность, молодые люди обходили Маринку стороной. В компаниях-то ее принимали очень даже тепло, потому что в общении она была легкой, приятной, порою даже незаменимой: анекдоты не только знала и любила, но и — главное — умела рассказывать их так, что окружающие от хохота начинали рыдать. Вообще чувство юмора не подкачало. Впрочем, не только пошутить — поговорить на любые темы с нею можно было с удовольствием.
Но о более близких отношениях с нею парни не мечтали: видимо, за километр ощущали неуверенность в себе. А потому и видели не достоинства ее, а лишь недостатки: одета не очень модно или дорого, волосы не длинные, как кому-то хотелось бы, а короткая мальчишечья стрижка. А может, еще что-нибудь не так: при желании всегда без проблем найдешь, к чему придраться. Но на самом деле главная причина крылась в отсутствии шарма, флера этакого магнита для мужчин, когда женщина уверена в собственной неотразимости и на противоположный пол смотрит свысока и чуточку устало: ах, как вы мне все надоели! Марина так смотреть не умела. Не от чего ей было уставать, кроме разве что собственной невостребованности. Вместо пренебрежительного взгляд ее был скорее просительным: ну, посмотрите же на меня, я ведь симпатичная, я же хорошая!
Зато у Ольги с женихами проблем не наблюдалось. Та очень быстро привыкла к своей миловидности, и с легкостью усвоила науку обольщения: где нужно глазками стрельнет, где кокетливо улыбнется, где стыдливо отведет взгляд в сторону. Парни на нее бросались, как мухи на мед, даря радость не только сердцу, но и телу. Но так же быстро почему-то разлетались в стороны.
На четвертый курс подруги пришли, можно сказать, с нулевой личной жизнью. То, что Маринка прозябала без сердечного друга, было вполне естественно и привычно — одиночество было ее нормальным состоянием. Для Ольги же такая неприкаянность была, скорее, исключением из правил. Причем в отличие от подруги, одиночество она переносила с откровенным страданием. Ей, как доза наркоману, постоянно требовалось подтверждение ее женской состоятельности. От природы была натурой влюбчивой, теперь же, оказавшись вдруг временно свободной от мужчин, усиленно искала очередной объект для внимания.
