Пленительная мелодия - Джейн Даймонд
Сейчас было точно так же. Только… непреодолимее.
Это было нечто большее.
То безумное влечение, которое я испытывала к нему тогда, стало только сильнее.
Его глаза потемнели, зрачки расширились… и я знала, что он тоже это почувствовал. Затем его взгляд опустился на мои губы. Он вдохнул, раздувая ноздри. Его челюсть сжалась.
Затем он развернулся и пошел прочь. С моими сумками.
О мой бог.
Я просто стояла, наблюдая, как он уходит, и воздух между нами все больше истончался по мере того, как он удалялся, пока я не перестала дышать. Вообще.
Я отмерила две с половиной секунды на то, чтобы прийти в себя. Затем, дрожа, набрала в легкие побольше воздуха.
И наконец последовала за ним.
Я догнала его, только когда он остановился, чтобы забросить мои вещи на заднее сиденье черного «эскалейда», припаркованного у обочины с мигающими аварийными огнями. Я смущенно стояла, ожидая, когда он обернется, и каждая клеточка моего тела пульсировала от учащенного сердцебиения: легкие – в попытке вдохнуть, мозг – в попытке думать, клитор…
У меня дрожали колени.
Ни один мужчина раньше не заставлял мои колени дрожать.
Точнее, ни один мужчина, кроме него.
Мое тело никогда так не реагировало на других мужчин.
И да, я осознавала, что глубоко-глубоко внутри все еще оставалась какая-то часть меня – возможно, бо́льшая, чем я хотела бы признать, – которая все еще оставалась той тощей, чудаковатой, одинокой девочкой, над которой издевались на детской площадке. Но за последние десять лет работы моделью я стала толстокожей. Очень толстокожей. Я также поняла, что независимо от того, что я чувствовала внутри, мир не воспринимал меня как тощую, чудаковатую девчонку; что мужчины, как правило, считали меня красивой. Намного красивее, чем я когда-либо сама чувствовала.
Мне все еще было трудно воспринимать себя той моделью на фотографиях в дизайнерском нижнем белье. Мои длинные каштановые волосы с карамельными и медовыми прядками, брови идеальной формы, скулы и подбородок каким-то образом изменились, чтобы уравновесить то, чего я всегда страшилась: нескладного носа, полных губ и длинных конечностей, которые каким-то образом сочетались вместе, создавая образ, далекий от той девушки, что жила внутри меня. Несмотря на это, я научилась уверенно держаться, соревноваться, выступать, побеждать и даже проигрывать с изяществом. Я научилась сохранять хладнокровие под пристальным вниманием и, к счастью, справляться с неприятием. Потому что мир, в котором я жила, даже для красивых девушек изобиловал неприятием.
Чему я, по-видимому, так и не научилась, так это смотреть Броуди Мейсону в его темно-синие глаза и не терять самообладания.
К счастью для меня, он едва удостоил меня взглядом, захлопывая дверцу заднего сиденья внедорожника, чем-то отдаленно смахивающего на грузовик своими габаритами.
– Садись, – сказал он, исчезая за дверцей со стороны водителя.
Я подошла к пассажирской двери, когда он сел в автомобиль. Потом замерла под проливным дождем, все еще пребывая в некотором шоке и просто пытаясь справиться со всеми реакциями, вызванными его внезапным появлением.
Потому что как я могла до сих пор так реагировать на него? После стольких лет?
Казалось, что времени вообще не прошло.
Хуже того, я точно знала, сколько времени на самом деле прошло, и, судя по моему телу, эти шесть с половиной лет без него необходимо было наверстать. Желательно немедленно, обнаженными и неоднократно.
Я глубоко вздохнула, взялась за дверную ручку и открыла дверь.
– Спасибо, что забрал, – выдавила я.
Он не улыбнулся. Лишь пригладил мокрые волосы и пристально посмотрел на меня своими пронзительными синими глазами. Я начала замечать, насколько старше он выглядит с тех пор, как я видела его в последний раз, хотя его глаза не изменились. Время пошло ему на пользу. Несомненно.
Шесть с половиной лет.
Осознание обрушилось на меня, как удар под дых, внезапно.
Я никогда не позволяла себе полностью осознать это: мучительную тоску по нему, желание, чтобы у нас все сложилось по-другому. Иначе я бы, наверное, свернулась калачиком и умерла прямо на месте. Потому что как я смогла бы с этим жить?
Но теперь, когда он здесь, прямо передо мной… все мои тщательно возведенные стены, броня, которую я годами укрепляла, защищаясь от истинных чувств, от него, дала трещину, и все выплыло на свет. Каждое мгновение, проведенное вместе. Каждый сделанный мною вдох на этой Земле с тех пор, как Броуди Мейсон неторопливо вошел в мою жизнь.
И это читалось в его бездонных синих глазах: он тоже помнил.
Он помнил все.
– Садись, – повторил он и завел внедорожник.
Я села.
Когда мы влились в поток машин, он молчал, а я пыталась придумать, что бы такое сказать, дабы заполнить пустоту. На самом деле это был идеальный момент, чтобы рассказать ему. Прекрасная возможность объяснить, почему я ушла столько лет назад.
Я могла бы рассказать ему все. Просто признаться во всем, как обещала себе, как должна… могла бы сделать. Раз появилась такая возможность, пока я в городе на свадьбе брата.
Вместо этого я уставилась на его красивый профиль, боясь заговорить. Изгиб его бровей, высокие скулы. Сильную линию носа. Квадратную челюсть, чисто выбритую, но слегка затененную. Его растрепанные каштановые волосы. Потертую кожаную куртку.
Я столько лет была лишена возможности его рассматривать. До тех пор, пока благонамеренная невеста моего брата не начала присылать мне их с Джесси фотографии, на паре из которых случайно оказался Броуди. Мне следовало удалить эти фотографии, но я этого не сделала. Вместо этого я пересматривала их тысячу раз. И вот теперь он здесь.
Стоит только руку протянуть.
Я видела, как дернулся его кадык, когда он сглотнул. Я видела, как побелели костяшки его пальцев на руле, когда щетки стеклоочистителей отбивали ритм, яростно пытаясь противостоять дождю.
Я рассматривала знакомую татуировку на тыльной стороне его правой руки – хаос переплетающихся лоз, которые обвивают его большой палец и запястье, в итоге образуя маленькую черную розу на ладони. Такую знакомую, как будто мы никогда не расставались. Сколько раз я прослеживала взглядом узор этих лоз?
Миллион, не меньше.
Эта татуировка была лишь одной из многих черт Броуди – множества мелких деталей, которые делали его таким, как он есть, – которые я пыталась забыть все эти годы. Но не сумела. Я знала, что не забыла. И, несмотря на все мои попытки подготовиться к этому моменту, я совсем не была готова.
Совершенно.
А разве можно к такому подготовиться?
Может быть, я просто обманывала себя, думая, что когда-нибудь смогу встретиться взглядом с ним и поговорить начистоту.
Может быть, я просто всегда буду грязной и ничего не смогу с этим поделать.
Я выглянула в окно.
– Дождь идет, – сказала я. Вау. Блестяще. Но мне, как абсолютной трусихе, это простительно.
– Семь лет, – сказал он. Я перевела взгляд на него, но он не смотрел на меня. – Семь гребаных лет, и все это время я пытался заговорить с тобой, а ты меня отшивала, и теперь это все, что ты можешь сказать?
