Две жены моего мужа - Лия Султан
— Искандер, что это значит? Почему ты докладываешь ей о состоянии Карима?
— Ты позвонила — я ответил, — разрезает воздух ладонью и гневно смотрит на нее. — Больше тебе знать не нужно. Идем, — он касается предплечья сумасшедшей и пытается увести из отделения.
— Пусти меня, пусти! Я хочу остаться! Дай мне его увидеть! — не унимается девка.
— Искандер! — зову я деверя.
Он поворачивает голову и смотрит на меня виновато. Я понимаю, что брат Карима знает гораздо больше, и как только вернется, я выпытаю у него все.
Мой подбородок дрожит, ладошки вспотели и стали липкими, на лбу выступили маленькие капли. В коридоре вдруг стало ужасно душно и тесто, словно стены медленно съезжаются к центру.
— Зара, я понимаю, что ситуация щекотливая, но если вы хотите видеть Карима, — говорит Арсен Ильясович за моей спиной, — то лучше идите сейчас.
— Да, я пойду, — медленно выдыхаю я и поворачиваюсь. Как же стыдно смотреть ему в глаза. — Извините, пожалуйста, за этот концерт.
— Ничего страшного, — понимающе кивает он, будто каждый день здесь закатывают подобные сцены. — У нас и не такое бывает.
Медсестра выдает мне бахилы, халат и шапочку. Быстро все надеваю и иду за ней в палату. Она сама открывает дверь и жестом предлагает мне войти.
— Пять минут, — вполголоса предупреждает она.
— Рахмет, — благодарю ее и захожу в комнату.
Карим лежит в платной одноместной палате. Плотные жалюзи не пропускают внутрь январское солнце. Наверное, ярки свет ему сейчас вреден. Муж спит на больничной койке. Больше чем за неделю он осунулся, оброс, стал будто совсем другим человеком, но по-прежнему любимый. Ставлю стул рядом с кроватью, сажусь на него и беру Карима за руку. Разглядываю его лицо, покрытое ссадинами и синякам, обращаю внимание, что правая ладонь забинтована и оттуда торчит катетер для системы. Мне ставили такой после кесарева.
— Карим, — тихо зову я и смахиваю с щеки одинокую слезинку.
Замечаю, как задрожали его веки. Пальцы в моей ладони ожили и он пару раз ими пошевелил.
— Зара, — позвал меня муж и медленно открыл глаза. — Любимая моя девочка.
— Я здесь, Карим. Тише-тише, не напрягайся, — успокоила его, когда он чуть дернулся. — Как ты себя чувствуешь?
— Бывало и лучше, — измученно произнес он.
— Врач сказал, ты ничего не помнишь?
Карим посмотрел на меня и отрицательно покачал головой.
— Что последнее ты помнишь?
— Папа умер.
Боже, это как раз случилось чуть больше года назад. У свекра оторвался тромб и он скончался мгновенно. Карим был близок с отцом и эта утрата сильно его подкосила. Но он с головой ушел в работу и строительство Ледового дворца.
— Это все?
Карим молча кивает, а я не знаю, как спросить его о Линаре. Год назад она просто была одной из наших многочисленных родственников — вдовой двоюродного брата Карима — Санжара. Он погиб в автокатастрофе, когда они с Линарой возвращались из Борового. И я не могу поверить, что за 12 месяцев все могло кардинально поменяться.
— Что такое, Зара? Что ты не договариваешь?
Опускаю глаза и силюсь совладать с собой, но тщетно. В душе бушует ураган, что не стихает даже при касании к любимому.
— Линара приходила к тебе, — выговариваю, наконец.
— Что? — хмурится он. — Зачем?
— Говорит, что она — твоя токал. Вот уже год.
— Что? Нет!
Поджимаю губы, жмурюсь от слез и не могу нормально дышать.
— Нет. Она говорит, что беременна от тебя.
— Неправда. Я не изменял тебе, Зара! Верь мне! Слышишь? Не было ничего! С ней ничего не было!
Датчики на мониторах пищат. Вижу, как меняется в лице Карим. Он ложится на подушку и начинает стучать кулаком по кровати и кричать. В палату влетают медсестра и доктор.
— Покиньте палату! — требуют они.
— Давление подскочило! — последнее, что слышу.
*Боровое (с 2005 года — Бурабай) — живописная заповедно-курортная зона в Казахстане, занимающая территорию поросшего сосновым лесом перешейка, разграничивающего озера Боровое. Популярное место отдыха казахстанцев. От Астаны до Борового примерно три часа на машине.
Глава 3
Вылетаю в коридор и тут же врезаюсь в твердую грудь деверя. Поднимаю заплаканные глаза и вижу его ошарашенное лицо — он испуган не меньше меня.
— Что случилось? — спрашивает он.
— Кариму плохо, — прорезается сквозь плач. — Мы разговаривали и у него поднялось давление. Он закричал.
— Почему? — Искандер держит меня за предплечья, — Ты что-то ему сказала?
— Я не хотела, — мотая головой в разные стороны, ответила я. — Я сказала, что пришла Линара и сказала, что ждет от него ребенка. Зачем я это сделала? Надо было молчать! Я не хотела.
Меня лихорадит и трясет, как при ознобе. Знаю, что больница — не место для истерик и пытаюсь собраться с собой, но чувствую, что к горлу подкатывает тошнота, желудок сводит, а ноги просто не держат.
— Сестренка, успокойся, — Искандер обнимает меня, подставляет свое дружеское плечо и через несколько секунд становится чуть легче. — Ты за рулем?
— Да.
— Тебе нельзя сейчас ехать самой, — отзывается мягко. — Давай я тебя довезу и скажу ребятам, чтобы отогнали твою машину к вам?
— Так, наверное, будет лучше, — соглашаюсь я. А что мне еще остается? Я осознаю, что сейчас невменяема.
— Идем, — он приобнимает меня за плечи и помогает спуститься вниз.
Деверь забирает у меня номерок и идет в гардеробную. Возвращается уже в пуховике, а в руках держит мое пальто. Расправляет его, чтобы я могла одеться. Искандера я тоже знаю всю свою жизнь. Он старше на три года и всегда относился ко мне, как младшей сестре. И даже сейчас это чувствуется.
Садимся в прогретый автомобиль. Я жду, пока он заведет двигатель и после спрашиваю:
— Там, в больнице, ты странно посмотрел на меня, когда уводил ее. Ты что-то знаешь? — уже спокойно спрашиваю деверя. Приходится держать себя в руках, чтобы вновь не скатится в пропасть.
Наблюдаю за тем, как Искандер молча опускает голову, потому поднимает и смотрит в лобовое стекло. Думает. Взвешивает. Подбирает слова.
— Зара, прости меня, — эта боль в его голосе —
