Не возвращайся - Дана Блэк
Вот только я не думала, что должна соревноваться за своего мужа. Несмотря на проблемы в семье. Павел чуть больше года назад принялся поднимать еще один бизнес, и совсем перестал бывать дома. А когда бывал — мысленно отсутствовал, постоянно на телефоне висел, проблемы решал.
Мне это претило, но Паша не слушал меня, желая империю построить.
И я ревновала. Конечно же я ревновала, замечая его взгляды на других женщин. Но все равно доверяла, верила, что любит меня, что верен. А несколько дней назад у нас всё наладилось перед годовщиной, Паша предвкушал семейный отдых…
Или он встречу с Тамилой предвкушал? Явно, близкие у них отношения, раз она так смело разделась перед ним. Не впервые.
Боже мой! Тамила! Она же в дочери Паше годится…
Едва мы вошли, Лика кинулась к Глебу, без стеснения схватила брата за руку, и он застонал. Глаза открыл.
— Глеб, — хныкнула дочка.
Сын прочистил горло, морщась, и прохрипел:
— Не реви, Анжелика Пална. Мам…
— Сынок, — подавила всхлип, даже улыбнулась, — как же ты нас напугал!
— Прости, мам. Блин, голова гудит, тошнит так.
— У тебя сотрясение и переломы. Как только разрешат — домой тебя заберем.
— А Тамила как? — спросил сын.
— Живая, почти невредимая, — опустила я глаза.
Помню, как сын за ней помчался. За Глеба мне куда как обиднее, чем за саму себя.
— Хорошо, — выдохнул Глеб облегченно.
— Глеб…
— Мам, я всё понимаю, — язык у Глеба заплетается.
В палату вошел Паша. Надо же, не постеснялся. Впрочем, где стеснение, а где мой муж!
— Привет. Ну как ты, сын, — он смело подошел к койке Глеба, который на отца волком взглянул, будто даже слабость прошла. — Устроил ты нам с мамой отличную ночку, юный гонщик.
— Паша! — надавила я голосом.
— Мам, можешь в коридоре побыть немного? — попросил сын, не глядя на меня.
Не хочу оставлять их. Глебу сейчас точно противопоказано волнение, ссоры, но и сын и муж кивнули, оба на меня в упор посмотрели.
— Даю вам три минуты. У Глеба сотрясение, а потому никаких скандалов, — произнесла тихо, и потянула греющую уши Лику из палаты.
В коридоре оглянулась по сторонам. Тамилы не видно, и слава богу. Значит, Паша отослал её.
— Мам, а что у папы и Глеба случилось? Поругались?
— Немного.
— Глеб что-то плохое натворил? — наивно спросила Лика.
Натворил в этот раз не Глеб, а Паша. И как он перед сыном вину будет заглаживать — большой вопрос.
Из палаты донесся яростный окрик.
Черт!
— Лика, сходи за кофе, — быстро сказала, и рванула к двери в палату, но дочка стояла ближе.
Моя испуганная малышка первой подскочила к двери. Распахнула её…
— Лика! — развернула дочку за плечо.
Но увы. Из палаты послышался болезненный выкрик Глеба:
— … и после того, как ты маме с Тамилой изменял, смеешь говорить, что только Тамила — шлюха? А ты тогда кто?
Я вытащила Лику за дверь, и захлопнула её. А затем со страхом взглянула в лицо дочери, надеясь, что она не поняла, не расслышала.
Что хоть её эта грязь не коснётся.
Глава 4
Глаза дочери расширились. Лика напряглась как пружина…
Слышала или нет? Поняла ли?
— Лика, — погладила свою любимую девчонку по щеке.
Она головой мотнула, но не зло. Даже улыбнулась мне.
— Ругаются, — кивнула она на дверь. — Тебе кофе купить, да? Я схожу, мам, куплю. А ты скажи им чтобы не ссорились.
— Лика, — я вся сфокусирована на лице дочери, чувствую облегчение что не поняла она ничего, усталость страшную, предчувствие. — Всё будет хорошо.
Я выдала эту пустую фразу, сдаваясь.
Дочка кивнула, взяла кошелек из моей руки, и не торопясь пошла по коридору.
А я в палату. Где уже не крики, а тишина. Паша стоит у окна, в подоконник кулаками уперевшись, спина напряженная. Глеб и вовсе словно неживой.
— Паш, сходи с врачом поговори, пожалуйста, — попросила мужа выйти.
Он кивнул, пошел к двери, но рядом со мной остановился.
— Лика заходила. Она слышала?
Покачала головой отрицательно, а затем неуверенно.
— Не знаю, — прошептала.
— Домой вернемся — поговорим с ней, — бросил муж, и вышел, наконец, из палаты.
Поговорить нужно, вот только что говорить — не знаю. Если дочка слышала, что делать? Врать? Рассказать правду? Сказать, что это дело взрослых? Всё — мимо.
— Мам… мамочка… прости, — выдохнул Глеб.
Села рядом с ним. Дотянулась, погладила пальцы на его ладони.
— Я не сдержался, не подумал что Лика может услышать. Я не хотел. Так — не хотел, — глаза у Глеба испуганные.
Сестру Глеб не просто любит — он её обожает. Сначала ревновал нас страшно, отказывался подходить к Лике-младенцу. Затем стал наблюдать и посмеиваться над тем, как дочка ползать училась, говорить, ходить. Прикипал. А лет с трех Лика превратилась в хвостик старшего брата. Глеб ворчал поначалу, но полюбил её безусловно.
— Ты не виноват.
— Виноват. Мам, я капец как виноват перед тобой. Прости, что в дом её привёл. Я такой дебил!
— Ты не виноват! — отчеканила увереннее и спокойнее.
— Я кольцо купил. На разогреве выступал, копил, сам хотел на кольцо заработать, — Глеб будто меня не слышит, делится. — Тебе не рискнул признаться, мы же с Тамилой месяц всего… но я как вы с папой хотел, думал у нас также: раз и навсегда, и незачем время терять. Хорошо что не успел предложение ей сделать. Пошла она!
Села поближе к сыну, гладила его по волосам, успокоить пыталась.
— Очень часто первая любовь — не про «навсегда», а про опыт. Ты еще встретишь девушку, которую по-настоящему полюбишь. Через месяц, через год, через десять лет, но встретишь. Времени у тебя много, мой хороший.
Я говорила, понимая что слова в пустоту уходят. Сыну нужно переболеть, я верю что он справится, но как же обидно за него! Первая любовь изменила не с кем-то абстрактным, а с родным отцом — подобное на всю жизнь запоминается, уязвляет.
