Потрясая мой мир - Мишель Валентайн
Я подхватываю Зака под руку и смотрю ему в лицо.
— Могу поручиться за большинство женщин, когда скажу, что татуировки сексуальны.
Мой брат отрицательно качает головой.
— Будем надеяться, что ты права, сестренка, потому что он вот-вот встретится с женщиной, которая настолько заносчива, что не находит в них ничего привлекательного, не говоря уже о сексуальности.
Я шлепаю брата по руке.
— Какая гадость! Никогда больше не говори «мама» и «секс» в одном предложении. Эти два слова теперь запрещено использовать вместе.
Гейб смеется.
— Ты же знаешь, я никогда не любил правила. У нас всегда было это общим, помнишь?
Я легонько сжимаю руку Зака, думая о том, как сейчас нарушаю правила, приводя этого человека домой.
— Знаю. Мама и Судья дома?
— Да, они там, внутри. Они ведь не знают, что ты приедешь, да? Я упомянул, что ты приедешь домой в эти выходные, и ни один из них понятия не имел, о чем я говорю, поэтому просто замял тему. Я подумал, что у тебя есть на то свои причины.
Я качаю головой.
— Нет. Мне не хотелось объяснять им свой незапланированный визит.
Глаза Гейба расширяются и мгновенно опускаются к моему животу.
— Срань господня! Ты беременна?
Моя рука взлетает, чтобы прикрыть живот.
— Боже, нет!
— Значит, ты выходишь замуж или уже вышла? — Мой брат ухмыляется, а его глаза бегают туда-сюда между мной и Заком. — Я рад, что решил вернуться домой из школы в эти выходные. Это должно быть чертовски хорошее шоу.
— Ты просто идиот. — Я вздыхаю. — Ни то, ни другое… — Мои глаза на долю секунды останавливаются на Заке, прежде чем я снова обращаю внимание на своего раздражающего брата. — Во всяком случае, пока нет. Но есть кое-что неотложное, о чем мне нужно с ними поговорить.
Гейб машет нам в сторону дома.
— Ну вперед. Давайте начнем это шоу. У меня зарезервирован корт с горячей маленькой блондиночкой из клуба. Я надеюсь сокрушить ее на корте и за его пределами, если вы понимаете, что я имею в виду.
Я закатываю глаза.
— Да что не так с мужчинами и с сексом? Вы только об этом и думаете?
Оба мужчины отвечают «Да» в унисон, а затем сразу же смеются.
— Думаю, мы с тобой прекрасно поладим, Зак. Но берегись моего старика. В этом случае яблоко упало очень далеко от дерева.
— Спасибо за совет, братан. Я слышал несколько историй о Судье, — говорит Зак.
— Скорее всего, большинство из них правда. Будь осторожен, старик. Боюсь, что татуировки не очень-то помогут делу. Он человек старой закалки и соотносит их с преступной деятельностью.
Зак качает головой.
— Это так осуждающе. Поговорим о стереотипах.
Мой брат пожимает плечами.
— Он Судья. Это его работа — быть рассудительным.
— Туше, — смеется Зак. — Позволь мне взять наши вещи из багажника.
— Я помогу тебе, — говорит Гейб.
На сердце теплеет при виде человека, в которого я глубоко влюблена, разговаривающего и смеющегося с моим единственным братом. Больше всего на свете хочу, чтобы Зак и моя семья хорошо поладили. Я знаю, что если они увидят, как он любит меня, поймут, почему я так сильно люблю его и почему он идеально подходит мне. Но Гейб прав. Татуировки не произведут хорошее первое впечатление, как и его профессия, когда они все узнают, кто он такой. Но надеюсь, они смогут пройти через это. Мне нужно, чтобы они прошли через это, потому что независимо от того, одобряют они нас или нет, это тот человек, с которым я собираюсь провести остаток своей жизни.
Брат достает из багажника мою сумку, и Зак закрывает крышку.
— Анна почти закончила с обедом. Ты как раз вовремя, чтобы сесть за традиционный воскресный обед с семьей, Зак.
Зак выгибает свою проколотую бровь.
— Анна?
— Наша экономка, — отвечаю я, доставая из машины сумочку. — Моя мать не готовила еду с тех пор, как началась папина карьера.
— И это благословение, если вы спросите меня. Анна готовит гораздо лучше мамы, — говорит Гейб, когда мы направляемся к входной двери. — Я предпочитаю немного латинского колорита.
Я ухмыляюсь ему, зная, что он имеет в виду не только еду.
— Ты хочешь сказать, что предпочитаешь Аландру, дочь Анны?
Гейб останавливается у двери и ухмыляется, положив свободную руку на ручку.
— Я не видел Аландру с тех пор, как она уехала учиться в колледж на восточном побережье. — У него становится такой мечтательный вид, как будто он вспоминает какой-то давно потерянный сон. — Интересно, как у неё дела? Держу пари, сейчас она горячая штучка.
Я качаю головой и толкаю его в плечо.
— Давай, Ромео. Впусти нас.
Тяжелая деревянная дверь легко распахивается, как только Гейб поворачивает ручку. Дом такой же безупречный, как и всегда. Сверкающие белые плитки в фойе заставляют двойные величественные лестницы выделяться на фоне голых стен. Круглый стол из красного дерева между ними идеально сочетается с деревом по всему дому, в то время как ярко-желтая с розовым цветочная композиция, стоящая на его поверхности, придаёт комнате яркий колорит.
— Ух ты, — говорит Зак, оглядывая большое пространство. — Если MTV когда-нибудь решит возродить «По домам!»1 и захочет приехать ко мне домой, я привезу их сюда. Этот дом позорит мой собственный.
— Я уверена, что это не так. Не могу дождаться, когда увижу твой дом, — говорю я.
На его лице появляется широкая улыбка.
— Скоро.
Звук высоких каблуков, стучащих по полу, сразу же привлекает мое внимание и я напрягаюсь.
— Господь всемогущий, неужели я слышу здесь мою Обри?
Мама появляется в комнате в розовой юбке до колен и такой же блузке, ее жемчуга, обёрнуты вокруг шеи и выставлены на всеобщее обозрение. Каштановые волосы свободно падают на плечи, и она как всегда выглядит очень собранной. Я улыбаюсь, кладу сумочку на стол и шагаю в ее протянутые руки.
— Привет, мам.
Она похлопывает меня по спине.
— Дорогая, я так рада тебя видеть. Позволь мне взглянуть на тебя. — Она отступает назад и хватает меня за запястья, эффективно отводя мои руки от тела еще раз. — Чарльз, дорогой, ты должен пойти поприветствовать нашу неожиданную гостью!
Я замираю, когда мама зовет отца. В одно мгновение появляется мой отец, одетый в брюки хаки и рубашку с длинными рукавами на пуговицах — его обычный повседневный воскресный наряд. Темные с проседью волосы аккуратно подстрижены и уложены так, словно он застрял в восьмидесятых.
Судья улыбается.
— А вот и моя маленькая принцесса. Почему ты не сказала нам,