Хорошая девочка. Версия 2.0 (СИ) - Шабанн Дора
Пока я спокойно обжариваю фарш, Руслан, традиционно растрепанный, влетает в кухню. Бросает на стол смартфон. Фыркает. Значит, только что говорил с матерью.
Сердит.
Наливает себе морс.
Сопит.
Всем организмом олицетворяет негодование и неодобрение.
И вдруг выдает:
— Я не понимаю, как мои предки вообще сошлись!
Что тебе сказать? Как я думаю, или корректно?
Задумчиво помешиваю в сотейнике мясо с добавленными минуту назад овощами:
— О, здесь все просто. Саше в тот момент стукнуло сорок, у него кризис среднего возраста. На молодежь потянуло. Лере двадцать как раз. Она у него секретарша. Служебный роман, — лаконично, доходчиво. Чистая правда, между прочим.
Добавляю кипятка в почти готовый соус и закрываю крышку. Оборачиваюсь к подозрительно молчащему ребенку.
И удивляюсь, потому как выводы из моих слов детка делает неожиданные. Вернее, сворачивает мыслью не в ту степь:
— Фига се. То есть тебе тут сорок стукнуло и что? Ты теперь на молодых парней заглядываться будешь?
— Ой, ха-ха, уморил. Смешно, Рус, правда, — тихо шиплю, ибо сливаю макароны и боюсь ошпариться. Ну и вспоминаю фактуру своего аспиранта. Заглядываться, безусловно, можно, но не мне же?
— Ма, а ты зачем за отца вообще замуж-то вышла? Неужели любила вот прям так сильно? — искреннее недоумение и осуждение на лице подрастающего чада — оно того, дезориентирует. Сразу начинаешь думать — а и правда, зачем? Или: ой, стыдно так ребенка разочаровать… и прочее в духе «девочки с комплексом отличницы».
Что делать?
Посопеть, потереть бровь, взлохматить лохмы и себе, и сынке.
Помешать лопаточкой в сотейнике.
Еще потереть бровь. Ну, и лоб заодно.
Еще помешать.
Соус готов.
Макаронные изделия из твердых сортов пшеницы тоже.
Можно было бы садиться ужинать, но нет же. Беседа.
— Ну, ты ведь знаешь, у меня с чувствами сложно. Баба Вера говорит, что я эмоциональный инвалид, — прикроемся матушкой.
Должна же и она приносить пользу.
Хоть какую-то.
Хоть когда-нибудь.
— Баба Вера меня не любит, но не забывает воспитывать, — звучит уже равнодушно, но для меня по-прежнему неприятно и болезненно.
— Это у нее со всеми так, — стремлюсь и ребенка успокоить, и маман в «белое пальто» нарядить. Матушка моя, Вера Павловна, не образец для подражания, но это мать. Уважение ей и почитание.
Руслан продолжает ковырять меня своим любопытством дальше:
— И с тобой?
— И со мной.
Тишина. Гирлянда медленно мерцает, вгоняя в транс.
— Мам, но ты же ее дочь?
— И что? Нигде не сказано, что дочь обязательно надо любить. Кормить, одеть, обуть, в школу отдать — это да. Надо. А любить? Это выбор матери, — выдохнуть и сцепить зубы, дабы давно переливающийся внутри мат не вывалился наружу.
Чтобы отвлечься, накрываю нам ужин на двоих, раз главу семейства где-то до сих пор носит.
Ослик не должен во все это окунаться.
Все сложности с родственниками — это мои проблемы. Я, когда замуж вышла, сей момент хорошо усвоила. Саша не миндальничал. Сразу сказал: «Твоя родня? И проблемы твои. Хочешь — шли на хрен. Мне все равно».
Я, понятное дело, слать их лесом не могу. Посему они мне жизнь и разнообразят до сих пор. Всей толпой. Из Ухты.
— А твоя что? Не выбрала?
— Выбрала. Но не меня.
Сидим с Русом, молчим, жуем. Возможно, даже что-то себе думаем. Но это не точно.
Очень быстро паста оказывается съедена, чай выпит, посуда загружена в посудомойку ребенком без напоминаний.
Переглядываемся.
Ждем неясно чего. Уже точно не Александра с работы. А вот вам, пожалуйста.
Папенька наш приползает, как после самого разгульного корпоратива конца декабря.
А еще ноябрь на дворе, так-то.
Внезапно среда чуть не завершается грандиозным скандалом совместного авторства отца и сына. Хорошо, я во время ослика в его комнату спровадила, а супруга тормознула округлившимся глазами, незлым тихим матом и мокрым полотенцем.
Глава 6
Когда белочки обращаются совами. А совы, они…
'Печален я: со мною друга нет,
С кем долгую запил бы я разлуку…'
А. С. Пушкин
Весь четверг, между обязательными парами и общением с аспирантом, крутила в голове претензии мужа к нам с ребенком и странный вчерашний алкогольный дебош супруга.
Увы, ничего путного не надумала, кроме того, что у благоверного, похоже, опять очередной возрастной кризис. Или фигня какая на работе приключилась. Так как на кафедре я все по-тихому уточнила, и здесь у Саши проблем не обнаружилось.
Ближе к четырем часам устала я маяться и собралась в центральное здание с учебными планами к начальству заглянуть, потом немного поработать на кафедре да домой выдвигаться.
И вдруг грустный мой день (и последующий месяц, да и вообще — дальнейшую жизнь) изменил всего лишь один звонок.
Нинок, вот уж кого не ожидала услышать. Особенно без повода.
— Хэй, движитель науки! Ученая белочка в вечном диком семейно-рабочем колесе, говорю тебе: ты занята в воскресенье с утра, — многодетная мать, глава отдела кадров в одной из госкорпораций и моя лучшая подруга времен студенчества всегда была предельно конкретна.
Не возмутиться здесь было просто невозможно:
— С чего вдруг белочка-то? Пока учились, была пучеглазая полярная сова, защитилась, стала многомудрая занудная сова, а теперь вдруг я и символ белой горячки? Ты там в себе, мать?
— Я, как ни странно, в себе, мать. Не скандаль. Сова так сова, мы же все равно знаем, что совы…
— Не то, чем кажутся, — хмыкнула я, вспоминая мистический сериал времен моей молодости.
В трубке раздался задорный смех, как будто нам обеим все еще двадцать, а не в два раза больше.
— Нин, что за дела? — мне остается только вздохнуть и начать пытать подругу дней моих суровых, да хлопать.
И глазами, и ушами, и дверями в приемную проректора по науке, на пороге которой меня застал звонок.
— Лелка наша на «Гору» загремела, надо проведать, — слышится тревога и легкое раздражение в сопении на том конце эфира.
— В преф, что ли, проигралась или неудачно на сноуборд встала? — я Лейлу уже лет пять не видела и года три не слышала.
Было время, мы сильно-крепко-плотно дружили вчетвером все пять лет специалитета одного Петербургского технического университета. Но после защиты дипломов жизнь нас прилично раскидала.
Лелка вроде так по специальности никогда и не работала. Замуж она выскочила летом перед дипломом, муж состоятельный, трудиться вне дома никогда не гнал. Потом пошли дети. А нам остались звонки да сообщения по праздникам и памятным датам.
— Деревня! — Нинок фыркает, — на «Гору», на реабилитацию.
— Мать, ни черта не понимаю! — чувствую себя «в танке» или обычной деревенской дурочкой. Неприятно. Очень.
— Отменяй свои дополнительные пары, в воскресенье ты с девяти утра занята, я заеду, — и все. Нина просто сбросила звонок.
Пресвятые просветители! Мы же взрослые люди! Ну, можно уже так не делать, а?
У меня же, твою молекулу, по воскресеньям с восьми англоязычные китайцы! И домашние планы, и муж в кризисе, и ребенок в безнадежной любви…
Но труба зовет, память со студенчества накатывает, и все: я уже перекраиваю воскресные планы, потому как — надо!
По дороге домой в метро встала в самом темном углу и гуглила «Гора, реабилитация».
Узнала много разного.
Домой добралась в совершеннейшем раздрае и легкой панике.
Глава 7
Соблазн. Просто соблазн
'Я думал, сердце позабыло
Способность легкую страдать,
Я говорил: тому, что было,
Уж не бывать! Уж не бывать!'
А. С. Пушкин
Пятница с утра не задалась, не только из-за того, что ночью мне снились всякие ужастики — на нервной почве, видимо. Но и оттого что гриппозный падеж среди студентов продолжался. И «упадок в осадок» этот успешно наслаивался на ноябрьский сплин и отчаянную молодежную жажду праздника. Поэтому на практике третьего курса из двадцати шести человек в группе присутствовали пять. И примерно такая же картина была еще два раза подряд до обеда.
