Арина Ларина - Муж для девочки-ромашки
– Стой спокойно! – рявкнула брюнетка. – А то опять в лужу брякнешься, горе луковое!
В этом ее «горе луковом» вдруг проскользнуло что-то такое, от чего стало ясно: хоть оно и горе, но его все же любят. Очень по-своему.
И тут Надя четко поняла, что не хочет быть вот такой вот теткой при вислоусом мужичонке. Вообще ни при каком не хочет. Зачем? Чтобы жалели? Чтобы ждать его пьяненького с работы? Чтобы ревновать ко всем и бояться однажды потерять? А в результате все же остаться одной, как мама.
– Ни за что! – твердо проговорила она вслух и бросилась штурмовать подъехавший троллейбус.
В этой жизни побеждают молодые и сильные. Удовлетворенно схватившись за поручень, Надя наблюдала, как тетка с шатающимся «горем луковым» тщетно пытается взгромоздиться на нижнюю ступень. Мужичонка, как балласт, тянул ее назад, безуспешно пытаясь закинуть организм в двери и безнадежно промахиваясь.
Народ веселился и давал взмокшей и злобящейся тетке советы.
Двое молодых парней, вдоволь нахихикавшись, наконец втолкнули парочку внутрь. Двери закрылись, и троллейбус тронулся. Дядька тут же повалился на рядом стоящих пассажиров, невнятно радуясь чему-то и бормоча извинения. Спутница нарочито отворачивалась и пыталась сделать вид, что «багаж» не ее. Надя видела ее злое, покрывшееся красными пятнами лицо, и ей стало невыносимо жалко эту женщину.
«Наверное, была молоденькой, хорошенькой когда-то, замуж хотела. Потом нарвалась на этого тюфяка, вцепилась, лишь бы при мужике быть, и – пожалуйста, вот он, результат. Икает и ползает под ногами».
Надежда начала увлеченно высматривать в толпе подтверждение своей правоты. Действительность порадовала с точки зрения торжества логики и огорчила в плане перспектив. Мужчины вокруг подобрались на удивление несимпатичные, с бросающимися в глаза изъянами, как то: лысые, толстые, нетрезвые, губастые, похотливо улыбающиеся, хитромордые, жалкие… Продолжать можно было до бесконечности. Идеального мужчины не существовало не только в этом троллейбусе, но и в природе вообще. У самого идеального мог оказаться дурной характер, завышенная самооценка или неконтролируемая склонность к женскому полу вообще, перетекающая в безудержное перечисление и перепробование частностей.
Неожиданно она наткнулась на внимательный взгляд давешнего русоволосого парня и смутилась. Чувство неловкости, убежденность в собственных недавних выводах относительно мужского пола и желание все же найти исключение из правил переплелись самым причудливым образом, и Надежда с вызовом уставилась на оппонента. Она даже не знала, чего хочет больше: выйти из ситуации с гордо поднятой головой, мол, не надо нам ваших прекрасных глаз и прочих прилагающихся в нагрузку достоинств, или покорно отдаться на волю судьбы, отломив свой маленький кусочек счастья.
Оппонент пожал плечами и отвернулся.
«Сама дура», – откровенно расстроилась Надя. Все же счастья хотелось.
Вопреки последней хрупкой надежде, парень следом за ней не вышел, хотя девушка протаранила набившихся в салон сограждан и протиснулась на волю через ту дверь, где он стоял.
– Подумаешь, – едва сдерживая слезы, шмыгнула она, глядя вслед удаляющемуся шансу. Шанс в виде троллейбуса игриво покачивал рогами и предостерегающе светил красными огнями габариток. Посчитав, что угрожающе-красный свет и рога можно расценивать как попытку судьбы предотвратить возможный ошибочный шаг, Надя пошагала домой.
– Ну и? – выплыла в прихожую мама в боевом настроении. Надежда напряглась. Будучи страстной поклонницей актрисы Татьяны Васильевой, мама выбрала как ориентир не только ее имидж, но и наиболее характерные роли. Войдя в образ, Татьяна Павловна основательно отравляла жизнь окружающим, а в частности – Наде. Жизнь – не кино, тут титры можно будет прочитать только на кладбище, и то, что последует после слова «конец», главного героя уже не волнует. Борьба Надюши с маминым амплуа пока успехом не увенчалась. Более того, когда маман подстриглась и перекрасилась, чтобы уже и внешне походить на великую актрису, Надя поняла, что проще сдаться, чем усложнять жизнь бессмысленной корридой.
– Да так, – она неопределенно пожала плечами, трусливо отводя глаза.
– То есть – никак, – уточнила Татьяна Павловна и понимающе хмыкнула. – Не могу сказать, что меня это удивляет или огорчает.
– Это почему это? – взвилась Надя. – Я не виновата, что вокруг одни дефективные уроды, размахивающие первичными половыми признаками и считающие, что больше для счастья ничего не надо.
– О, ты была на мужском стриптизе? – оживилась маман. – Вот это уже лучше. Хватит строить из себя голубую кровь. В нашем роду дворян не имелось, так что будь просто женщиной, пользуйся мужиками без оглядки на воспитание и моральные принципы. Жить надо наполненной и яркой жизнью…
– Я не была на стриптизе, – перебила ее Надя. Мама явно собиралась поссориться, доказывая, что дочь живет неправильно.
– Интересно, – кивнула Татьяна Павловна. – А где же и чем они размахивали? Да на таком-то морозе. Судя по введению, вечер удался, а судя по твоей перевернутой физиономии – сатисфакции от мероприятия ты не получила.
– Мама, хватит…
– Ясненько, – продолжала глумиться мама. – Сатисфакция от слова «фак». Какие твои годы. Лучше уж никого не приводить, чем привести какое-нибудь недоразумение, которое потом начнет размножаться на нашей жилплощади.
– Мама!
– Я двадцать шесть лет мама. Можешь не напоминать. Склероза у меня пока еще нет.
– Я рада, – процедила Надя сквозь зубы, примериваясь, как бы половчее проскользнуть в ванную.
– А уж я-то как рада. Чем нам сегодня мужичье не угодило? Уж поделись опытом, а то у старушки-мамы нет возможности набираться ума-разума самостоятельно.
– Их интересует одно…
– Какая неожиданность. – Мама, как обычно, не давала договорить, демонстрируя проницательность и интеллектуальное превосходство над дурищей-дочкой. – Вот сюрприз-то. Это до тебя только сегодня дошло? Запомни, деточка: мужчина интересуется тем, чем ты его сама в состоянии заинтересовать. То есть сначала у них у всех один интерес, а потом все зависит от того, насколько у тебя хватит ума и интуиции.
– У меня с умом все в порядке! – взвизгнула Надя. У мамы снова получилось вывести ее из себя. Можно, конечно, сказать ей, что оттого и одна, что больно умная, но это запрещенный прием. Жест бессилия и признания собственного поражения. «Сам дурак» говорят только в тех случаях, когда сказать больше нечего. Следом за запрещенными приемами по логике следует моральная капитуляция краткосрочного победителя.
