Дыши - Кристен Эшли
Теперь же трещина разрослась до размеров пропасти, которую он, черт возьми, точно не собирался преодолевать, и если бы отец попытался, Чейз бы его застрелил.
— Ма…
— Я беспокоюсь о тебе из-за смерти Мисти. Кто о тебе заботится?
Мама этого не знала, она тоже не была самой большой поклонницей Мисти, хотя и пыталась скрыть это так же, как Чейз пытался скрыть от нее свою ненависть к жене, но Мисти никогда не заботилась о нем.
Она пыталась некоторое время, после того как наконец поняла, что он не влюбится в нее по уши только потому, что она отлично умела делать минет. Это произошло главным образом потому, что он не позволял ей прикасаться к нему и не спал с ней в одной постели.
Как только она поняла, что своими обычными уловками ей не завоевать его сердце, то полностью изменилась. Попыталась стать ему хорошей женой. Строила из себя приличную домохозяйку и кухарку. Все это пошло прахом, когда он, в итоге, отказался есть то, что она готовила, чаще всего уходил из дома до того, как она просыпалась, возвращался поздно и никогда не комментировал ее любящую заботу или то, как она содержала их дом. В конце концов, ее нервы сдали, и она все испортила.
Он был строг с ней и в то время считал, что она этого заслуживала. Она заманила его в ловушку, женив на себе, после того, как занималась извращенным сексом с его папочкой по приказу продажного полицейского, который записал это на видео. Затем она шантажировала его отца и заставила Чейза служить не только его папочке и его дружкам, каждый из которых был под каблуком у его отца, но и банде грязных копов, которые были настолько грязными, что были вылеплены из одной только грязи.
Да, он считал, что она этого заслуживала.
Теперь она была мертва, и демоны того, как она умерла, и его отношения к ней за их очень долгий, очень несчастливый пятилетний брак, поселились в его голове.
— Мне тридцать пять, ма, я могу о себе позаботиться, — заверил он мать, принимая от Шамблза сдачу и бросая доллар в чашу для чаевых.
— Но я беспокоюсь о тебе. — Она снова перешла на шепот, на этот раз печальный и обеспокоенный, и, так как Чейз любил свою мать, это его убивало.
Он знал, что она беспокоится. Он был единственным ребенком в семье. Больше она родить не смогла. Ей повезло с ним, и она остро это ощущала. Она также была по натуре волнительной, чувствительной и нервной. Поэтому, когда он рос, она душила его заботой, не могла надышаться на своего сыночка.
Ее тактика воспитания сына резко противоречила тактике мужа.
Валери Китон была воплощением защиты, любви и заботы.
Трейн Китон был полностью поглощен тем, чтобы сделать из своего сына мужчину.
Это не способствовало созданию любящей, безопасной, понимающей и поддерживающей атмосферы в доме.
Поэтому, как Чейз и обещал себе, начиная примерно с восьми лет, лишь только получив возможность выходить из дома, он начал отдаляться от него все дальше и дальше. Усердно принявшись за дело, он добился своего.
И вскоре покинул его насовсем, не испытывая желания возвращаться.
— Не волнуйся, — спокойно заверил он ее. — Я в порядке. Просто дел полно.
Он сунул бумажник на место, взял стаканчик с кофе и еще раз кивнул Шамблзу. В ответ получил полномасштабную ухмылку хиппи от бесспорно талантливого владельца кофейни и продолжил:
— Хотя, я почувствовал бы себя лучше, если бы моя мама позволила мне пригласить ее на ужин через выходные.
Он повернулся к выходу как раз в тот момент, когда дверь открылась, над ней зазвенел колокольчик, и, не сводя глаз с «читалки», вошла Фэй Гуднайт.
Бл*ть.
Чейз остановился как вкопанный.
— Ладно, Чейз, милый, мне бы этого хотелось, — сказала его мать ему на ухо.
— Хорошо, — пробормотал он в трубку.
Услышав его голос, Фэй подняла голову, их глаза встретились, она остановилась и уставилась на Китона. Выражение, которого он не смог полностью разглядеть в лунном свете, теперь ясно читалось при дневном свете кофейни «Ла-Ла-Ленд».
Ее глаза мгновенно наполнились болью, лицо побледнело, полные розовые губы приоткрылись.
И видеть страдания, запечатленные в ее чертах, было чертовски больно.
На ней было шерстяное пальто, дизайн которого каким-то образом облегал ее тонкую талию, придавая изгибам заметный рельеф. Кремовый цвет пальто с воротником-шалькой подчеркивал темно-каштановые волосы. Натянутая до ушей светло-голубая вязаная шапочка, в сочетании с цветом пальто, также подчеркивала цвет волос, демонстрируя гораздо большую привлекательность, которую нельзя было не заметить. На ней были темно-коричневые кожаные сапоги на низком каблуке, и он знал, что под этим пальто на ней платье или юбка, потому что в этом она обычно ходила, но также и потому, что все, что он мог видеть до подола пальто — это сапоги.
Ее макияж, как отметил Чейз, как обычно, был едва заметным. Лишь для того, чтобы подчеркнуть естественную красоту, а не исказить ее.
Ее раненые кристально-голубые глаза были широко раскрыты.
— Хочешь, закажу столик у Рейнальдо? — спросила его мать.
— Да, ма, — ответил он. — Было бы здорово. А теперь мне пора идти.
На этот раз звук его голоса вывел Фэй из оцепенения, и она, не колеблясь, развернулась и поспешила к двери.
— Но, Чейз… — начала его мать.
Инстинктивно и определенно глупо, Чейз быстро направился к двери.
— Кое-что только что произошло, ма, правда, мне нужно идти.
Он услышал, как его мать вздохнула:
— Ладно, дорогой. Увидимся через выходные.
— Через выходные. Люблю тебя, ма, пока.
Он слышал ее прощание, но смутно. Выйдя за дверь, быстро зашагал по тротуару вслед за спешно удаляющейся Фэй Гуднайт.
И он понятия не имел, почему.
За исключением того, что он все еще чувствовал боль, увидев страдание на ее лице, причиной которого являлся он, и ему нужно было что-то с этим сделать.
Приблизившись к ней, Чейз позвал:
— Мисс Гуднайт.
Она ускорила шаг.
Чейз двинулся быстрее.
— Мисс Гуднайт.
Она перешла на бег-шаг.
Его длинные шаги не могли сравниться с ее, Чейз легко догнал ее, обхватил пальцами предплечье и остановил, развернув к себе, а сам встал перед ней всем телом и тихо произнес:
— Фэй.
Ее прекрасные, наполненные болью глаза поднялись на него, ранив так же точно, как если бы она вонзила нож ему в живот.
Но ее плечи распрямились. Она призывала характер.
— Доброе утро, детектив Китон, — поздоровалась она, не холодным, а своим обычным тихим голосом, но теперь, в отличие от той
