Инна Туголукова - Кризис среднего возраста
— Господи! А ты-то здесь при чем?!
Да, Зоя здесь оказалась действительно ни при чем.
Теперь они учились на одном курсе и часто общались, но той близости, о которой она мечтала, не было больше ни разу.
Артем тоже присутствовал в Зоиной жизни, хотя и чувствовал ее холодность. Но ведь не гнала, не бросала. И в конце четвертого курса он позвал ее замуж. И Зоя, неожиданно для всех, приняла предложение, согласилась.
— Зачем тебе это? — корила подругу Аня. — Ведь ты же его не любишь.
— А твое какое дело? — язвительно усмехалась та. — Для себя, что ли, стараешься?
— Жизнь сломаешь и себе, и ему.
— Не твоя забота.
…День свадьбы был назначен, ресторан заказан и гости приглашены. Из Англии по внешторговским каналам доставили невиданной красоты свадебное платье, купили кольца и путевки на «Златы пясцы», где молодым предстояло провести медовый месяц.
Но, даже садясь в украшенную яркими лентами машину, Зоя все искала глазами Леонида, словно надеялась, что вот сейчас он вынырнет из толпы, подхватит на руки и унесет далеко-далеко, в страну счастья. Но его все не было ни здесь, у дома, ни возле Дворца культуры, где должна была состояться торжественная регистрация брака.
Звучала музыка Мендельсона, и теплый ветер играл расшитой золотом фатой. А Зоя шла под ручку с Артемом к высоким ступеням Дворца культуры, под перекрестными взглядами зевак, похожая на сказочную принцессу в своем изумительном кремовом платье.
Почему это свадьбы и похороны привлекают такое количество любопытных? Что за удовольствие смотреть на чужие радости и горе? Вглядываться в искаженные страданием лица? Подпитываться чужим счастьем? А разве свадьба — это всегда счастье? Да нет, конечно. Иногда необходимость, иногда расчет. А у нее, у Зои? На что она рассчитывает? Чего хочет? Неужели это и есть счастье — то, что сейчас с ней происходит? Но разве оно такое? Вот эта звенящая пустота в душе? А человек, идущий рядом, и есть тот самый единственный мужчина, без которого она не мыслит своего существования ни в радости, ни в горе, ни в здравии, ни в болезнях? Именно с ним она мечтает прожить всю свою долгую жизнь и умереть в один день? Вот с этим…
Артем почувствовал ее взгляд и, повернувшись, наступил на подол платья. Легкая материя затрещала, разрываясь, и взвинченная Зоя, размахнувшись, со всей силы ударила его по лицу затянутой в перчатку рукой. Мгновение он молча смотрел на нее, потом повернулся и быстро пошел, почти побежал прочь. А она осталась стоять в повисшей над площадью звенящей тишине, прижимая к груди ненужный теперь букет невесты.
Эта пощечина словно бы разрушила старую, торопливо и уродливо возведенную постройку ее жизни. Оставалось только расчистить место от никчемных обломков и начать все заново, не спеша, продуманно и навечно. Так ей тогда казалось. Ведь что она делала раньше? Плыла, как цветок, по течению. А за счастье надо бороться! Как это она теперь понимает! Лепить его своими руками, брать с боем, идти по трупам. Вот тогда ты получишь на него полное право.
Первый этап борьбы за истинное счастье обошелся без жертв. В институте после летних каникул Зоя узнала, что Леонид разошелся с женой. Вот это уже был настоящий подарок судьбы! Оставалось только протянуть руки и прижать его к сердцу.
Атака была стремительной и победной, как укус королевской кобры. Никто, впрочем, особо не сопротивлялся, кроме мамы, конечно, Ольги Петровны.
— Дура ты, дура! — рыдала она, заламывая руки. — Что же ты с собой делаешь? Ведь не зря же эта Ира ушла от него! Он же болен, болен!
— Да что это за болезнь такая, которую не видно и не слышно?! — раздраженно отмахивалась Зоя.
— Радиацию тоже не видно! А все от нее умирают!
— Не дождетесь! — ликовала она в предвкушении долгожданного, выстраданного счастья.
Но победные фанфары трубили недолго. Диагноз у Лени был страшный, как приговор к пожизненному заключению: приступообразно-прогредиентная шизофрения. Он постоянно сидел на дорогущих импортных таблетках, доставала и оплачивала которые Кира Владимировна. Своих денег едва хватало, чтобы свести концы с концами и дожить до зарплаты, — Зоя преподавала в школе английский, а Леня прозябал в отделе мемуаров Литературного музея и получал гроши. Профессор существовал параллельно — парил над бытом в высоких сферах, не опускаясь до мелочной прозы жизни.
Приступы случались нечасто — один-два раза в год. Она всегда безошибочно угадывала их приближение: Леня впадал в депрессию, замыкался, становился подозрительным и обижался по пустякам.
Промежутки между приступами тоже не были слишком светлыми. Он чувствовал свою болезненную измененность, терял интерес к жизни, пропускал работу. Иногда тоску сменяла восторженная эйфория, бесконечные разговоры о собственном величии, своем особом, исключительном предназначении. И это выглядело еще ужаснее.
Однажды в середине весны он пришел домой очень поздно, в плаще, испачканном чем-то бурым, и сказал ей:
— Зоя, я убил человека…
К тому моменту его уже влекла, неудержимо затягивала пучина очередного безумия. Мир вокруг был враждебен и глух, полон странных теней и затаенной опасности. Кто-то все время преследовал его, жег спину горящими злобой глазами. Он резко оборачивался, но тот, неуловимый, как призрак, мгновенно растворялся в вечерних сумерках или в свете дня.
И вдруг он увидел ее. Ее! Потому что это была она — вульгарная баба с кровавым ртом и гнилыми зубами. Она больше не пряталась, уверенная в своем превосходстве, в своей власти над ним, над его жизнью и смертью, и улыбалась, неотступно следуя по пятам, подмигивала и манила рукой, когда он беспомощно озирался.
Он долго ходил по проспекту Вернадского, мокрый от страха, не смел повернуть домой, точно зная, что именно там, в замкнутом пространстве подъезда, и ждет его неминучая гибель. Но когда стало совсем темно и проспект обезлюдел, Леня, как загнанный в угол зверь, с абсолютной ясностью понял, что должен убить ее первым, а иначе не спасти ему ни себя, ни маму, ни Зою. Бразильский нож «Трамонтина», давно изъятый из коллекции отца, оттягивал карман.
— Зачем ты таскаешь с собой эту тяжесть? — сердилась Зоя.
Но Леня знал, что в черном, полном опасности мире нельзя оставаться безоружным, беспечным, глупым.
Он кинулся в сквер возле Музыкального театра Наталии Сац и снова оглянулся в безумной надежде, что отвратительная преследовательница исчезла, растворилась в воздухе, как это было с ее предшественниками. Но кошмар продолжался.
А потрепанная жизнью дешевая проститутка Катя-Пылесос уже совсем было отчаялась завлечь красивого, но уж больно робкого клиента, который давно клюнул на ее немые призывы, да все никак не решался сделать последний шаг. Но вот, кажется, созрел — выбрал место, чтобы совершить свое нехитрое мужское дело. Ну что ж, можно и в кустах, ей все равно, лишь бы платили. Конечно, в постели трахаться куда приятнее, кто бы сомневался, — тепло и мягко. Но ей такое счастье выпадало нечасто, все больше по подвалам. А в постели, если честно, и поспать-то не всегда удавалось. Такая вот сучья доля — живешь как собака и относятся к тебе так же. А ведь когда-то… Но об этом нельзя — табу.
