Лиза Клейпас - Сладкоречивый незнакомец
Мама никогда не спрашивала нас ни о той ночи: ни о том, что случилось, ни о том, почему на наш взгляд, Роджер резко ушел из нашей жизни. Единственное, что она сказала по этому поводу, было:
— У вас никогда не будет нового папы. Вы его не заслуживаете.
Были и другие мужчины после этого, некоторые хуже, некоторые лучше, но уже никогда столь же плохие, как Роджер.
И что самое странное из всего этого, это то, что Тара совершенно не помнила Роджера, или ту ночь, когда я ударила его по руке ножницами. Она была искренне изумлена, когда несколько лет спустя, я рассказала об этом.
— Ты уверена? — спросила она с озадаченным хмурым взглядом. — Возможно, тебе это только приснилось.
— Мне пришлось отмывать ножницы на следующее утро, — ответила я. Меня испугало, что она выглядела искренне недоумевающей. — На них была кровь. И стул был сломан в двух местах. Ты совершенно ничего не помнишь?
Тара отрицательно покачала головой, совершенно заинтригованная.
После такого опыта, после всего того парада мужчин, которые, как в калейдоскопе, появлялись ненадолго в нашей жизни, я стала замкнутой и настороженной, боясь довериться другому человеку. Но когда подросла Тара, она пошла совершенно по другому пути. У нее было бесчисленные поклонники и много секса. Я часто задавалась вопросом, сколько удовольствия на самом деле она получает от этого, если вообще получает.
Уверенность в необходимости моей защиты и заботы о Таре никогда не покидала меня. В течение всего подросткового периода, в каких только местах мне не пришлось побывать, чтобы забирать ее, когда очередной ухажер бросал ее… Я отдавала свои карманные деньги, чтобы она могла купить себе очередной наряд… Я отвела ее к доктору, чтобы ей выписали противозачаточные таблетки. Ей в то время исполнилось пятнадцать.
— Мама говорит, что я — бесстыжая, — шептала мне Тара в приемной врача. — Она сходит с ума от того, что я больше не девственница.
— Это — твое тело, — шептала я ей в ответ, сжимая ее ледяную руку. — Ты можешь делать с ним все, что пожелаешь. Но не беременей. И… Я думаю, что ты не должна позволять мальчику делать это с тобой, если ты не уверена в том, что он тебя любит.
— Они всегда говорят, что любят, — ответила мне Тара с горькой улыбкой. — Как можно узнать, когда кто-то на самом деле имеет это в виду?
Я беспомощно покачала головой.
— Ты все еще девственница, Элла? — пораженно спросила Тара.
— Угу.
— Поэтому Брайан бросил тебя на прошлой неделе? Потому что ты ему отказала?
Я покачала головой.
— Это я бросила его, — глядя в ее мягкие синие глаза, я попыталась выдавить из себя улыбку, но получилась лишь жалкая гримаса. — Я пришла со школы и застала его с мамой.
— Что они делали?
Я поколебалась мгновение, прежде чем ответить:
— Вместе выпивали.
Это было все, что я сказала. Я думала, что уже столько слез выплакала, что их уже и не осталось, но они снова выступили у меня на глазах, поэтому я лишь кивнула. И хотя Тара была младше, она положила руку мне на голову и прижала к своему плечу, предлагая утешение. Так мы и сидели, прижавшись друг к другу, пока не пришла медсестра и не назвала имя Тары.
Я не думаю, что смогла бы пережить свое детство без Тары, или она без меня. Мы были друг у друга, были связаны прошлым… в этом была наша сила, но, в то же время, и источник нашей слабости.
* * * * *Справедливости ради, нужно сказать, что Хьюстон мне нравился бы гораздо больше, если бы я не воспринимала его сквозь призму воспоминаний. Хьюстон был плоский, влажный, как мокрый песок и удивительно зеленый, находясь на окраине огромного лесного массива, начинающегося в Восточном Техасе. В паутине его просторов яростно росла стройка: дома и квартиры, служебные и офисные строения. Это был очень жизнерадостный город: роскошный и захватывающий, грязный и деловитый.
Со временем выжженные солнцем пастбища сменились на океаны асфальтового покрытия с островками огромных коробок офисов и торговых центров. Тут и там одинокий небоскреб выстреливал в небеса, как побег, посланный из густых зарослей центра делового Хьюстона.
Мама жила на юго-западе города, в районе среднего класса, построенного вокруг городской площади, которую когда-то занимали рестораны и магазинчики. Теперь вместо них площадь поглотил огромный супермаркет Хоум-Дипо. Дом моей матери выглядел, как типичный колониальный дом ранчеро, с тощими колонами на переднем крыльце, и имел две спальни. Я вела машину по этой тихой улочке, боясь того момента, когда придется выключить двигатель.
Остановившись перед гаражом, я выпрыгнула из своего Prius, и поспешила к передней двери. Прежде чем я успела нажать звонок, мама сама уже открыла мне дверь. Она разговаривала с кем-то по телефону проникновенным обольстительным тоном.
— …Обещаю, что сделаю это для тебя, — проворковала она. — В другой раз. — Она засмеялась низким грудным голосом. — О, я думаю, что ты знаешь, как…
Я закрыла за собой дверь и стала терпеливо ждать, пока она продолжала разговаривать.
Мама всегда выглядела одинаково: стройная, привлекательная, по-молодежному ярко накрашенная, несмотря на то, что по возрасту приближалась к пятидесяти годам. Она была одета в облегающую черную блузку, мини-юбку, инкрустированную на поясе фальшивыми бриллиантами, и босоножки на высоких каблуках. Кожа на лице была столь же тугой, как виноградная кожура. Ее волосы были выбелены до платинового оттенка и уложены в продуманно-беспорядочные локоны. Когда она посмотрела на меня, я точно знала, что она думает о моей простой белой хлопчатобумажной блузке — практичном предмете одежды — застегнутой на все пуговицы.
Слушая своего собеседника, мама махнула мне рукой в сторону прихожей, которая вела к спальням. Я кивнула и пошла искать ребенка. Дом пах старыми коврами и освежителем воздуха с тропическим ароматом, комнаты были темными и тихими.
В хозяйской спальне на туалетном столике горел ночник. Мое дыхание участилось от взволнованного удивления, когда я подошла к кровати. Ребенок лежал посредине, такой маленький, не больше хлебного батона. Мальчик. Он был одет в синее и лежал, раскинув ручки в стороны, не шевелясь, потому что крепко спал. Я присела на кровать и уставилась на это беззащитное существо, похожее на старичка с розовой кожей. Его веки были столь хрупки, что отливали синевой. Маленькая головка была покрыта мягкими темными волосиками, а пальчики слегка согнуты, напоминая когти птицы своими крошечными острыми ноготками.
Абсолютная беспомощность ребенка меня очень разволновала. Когда он проснется, то будет кричать. И требовать. Он будет нуждаться в таких таинственных вещах, о которых я понятия не имела и никогда не испытывала желания узнать.
