Влюбиться не предлагаю (СИ) - Маловски Катя

— До 18 лет я был толстым, — выпуливаю, пока не успел пожалеть, что поделился неприятным для меня фактом своей биографии.

Смотрит сосредоточенно, как будто пример в голове решает, складывая числа в столбик. Потом лёгкая улыбка трогает её губы:

— Лиля.

— Что «Лиля»? — туплю, так как показалось, что мне послышалось.

— Имя такое знаешь?

— Ааа. Лиля, значит. Очень приятно.

— Не могу ответить тебе тем же.

— Что так?

— Я, конечно, оценила твои старания, но мне не верится в искренность твоих мотивов. Ты же не просто так трёшься около меня? В чём подвох?

— А обязательно должен быть подвох?

— Здесь полно девчонок, которые с превеликим удовольствием послушали бы твои сладкие речи и откровения. А ты стоишь со мной и делаешь вид, что моя компания и болтовня тебе реально интересны.

Таак… Снова думай, Артёмка. Раз открыл одну карту, раскрывай и всю колоду. Надо идти ва-банк. И очень надеюсь, что следующий мой шаг правильный.

— Я поспорил, что поцелую тебя.

Жду её реакции. Ведь ни фига не понятно, как она воспримет эту инфу.

— Что получишь за это? — вот, пожалуйста.

— Бутылку дорогого коньяка.

— Вау. Меня оценили в стоимость дорогого бухлишка, — усмехается с ноткой грусти. — Недурно. Насколько дорогого?

— Ну, тысяч пятнадцать-двадцать, — выдаю факт за фактом. А чего уже терять?

— С кем спорил?

— А это важно?

— Хочется знать, кто оценил меня на двадцать косарей.

— Тот, чьё имя мы не называем всуе.

— О, беляшик. Кто б сомневался.

— Почему беляшик? — хмыкаю, не понимая, в чём прикол.

— Это очень занимательная история. Купила как-то на вокзале беляш. Жирно-противный такой. Меня с него стошнило. Вот и при упоминании Тимура Соко́вича меня каждый раз подташнивает, и начинается ранняя стадия гастрита.

Может, вы всё-таки встречались? Болезненное расставание и всё такое? Откуда эти неоднозначные эмоции?

— Мог бы и дальше по моим ушам ездить, — продолжает. — Зачем ты рассказал мне о споре?

— Решил быть с тобой честным.

— И в обмен на честность я обязана пустить твой язык ко мне в рот? Чтобы потешить твоё самолюбие и самолюбие твоего брата?

— Ты потешишь его самолюбие, если не разрешишь мне тебя поцеловать. Потому что он уверен, что так и будет. А вот если поцелуй состоится…

Мою мысль ловят на лету:

— Давай так. Я позволю тебе меня поцеловать. Но коньяк достается мне.

— Зачем тебе коньяк, ты же вроде как даже не пьёшь?

— Не пью. Но мне необходимо будет после поцелуя с тобой продезинфицировать свой рот.

А вот тут обидненько. Но задвину-ка я свои обидки куда подальше. Девчонке вообще рассказали, что на неё поспорили. А она ничего. Держится.

— И ещё момент. Поцелуй будет непубличный, — озвучивает ещё одно требование.

— Непубличный? А как же все поймут, что поцелуй имел место быть?

— Поймут, не беспокойся. Так что, либо так, либо катись к чёрту, а если быть точнее, к своему брату. И передавай ему большой и пламенный привет.

— Хорошо, принимаю твои условия. Все до единого.

А куда я денусь?

Лиля перекидывает волосы через плечо, сверкнув изящной, тонкой шеей.

— Тогда пройдёмте на кухню, Лиля? — указываю направление рукой. Пропускаю даму вперёд.

Демонстративно проходим по заданному маршруту, ловя напряжённый взгляд Тимура, сверлящего наши спины.

— Так всё-таки, скажи, почему ты согласилась, ведь могла меня лесом послать? — до сих пор не верю своей удаче, выпроводив из кухни тусовщиков и закрывая за ними дверь.

— Ты мне моего одноклассника напоминаешь чертами лица. Его тоже Артёмом зовут. Нравился мне он очень сильно. А мне так и не удалось с ним поцеловаться. Вот, будем считать, что, наконец, я закрою свой гештальт. Так что, Артёмка, не подведи Артёмку. Я этого поцелуя 5 лет ждала.

— Значит, нужен особенный поцелуй?

— Я бы сказала «незабываемый».

Прохожусь по Лиле взглядом сверху вниз. В голове возникает мысль. Странная. Нелогичная. Но одна деталь в её внешнем виде не дает мне покоя. — Разворачивайся, — произношу неосознанно резко.

— Эй, ты ничего не попутал?

— Пожалуйста, сделай, как я прошу. Будет незабываемо, — смягчаю интонации.

— Ты куда меня целовать собрался? В губы, не?

— В губы? А кто сказал, что в губы?

Глава 4. «Свет. Занавес. Аплодисменты»

Артём.

Замкнутое пространство кухни. Проникающие сквозь тонкие стены звуки незатейливого медлячка, как будто специально включённого погромче. Выглядывающий в окно и пробирающийся сквозь густые облака серебряный диск луны. Обстановка, нарочно не придумаешь. Во весь этот романтический флёр не вписывается только Гордеева. Точнее её, обращённый в мою сторону зрительный посыл. Сведя бровки к переносице и скрестив руки на груди, с неким подозрением и недоверием смотрит на меня.

Правильно. Я бы сам себе сейчас не доверял.

Поцелуй ты девчонку в губы. Пока «горит» зелёный свет. А то через несколько секунд он начнёт моргать, переходя в желтый. А там и до красного сигнала рукой подать. И всё. Досвидос. Лиля передумает. Прикроет лавочку неслыханной щедрости. И тебе, облажавшись, с ущемлёнными, как в старые добрые юношеские времена, амбициями придётся возвращаться в эпицентр тусовки. Сложить свою голову Тимуру на плаху позора. И по сравнению со всем этим, отслюнявливание нелишних денег за бутылку коньяка — ничтожный пустяк.

— Развернись ко мне спиной, будь добра.

— Может ещё руки за голову и ноги пошире?

— Было бы неплохо, но не в этот раз, — озвучиваю вслух неожиданно сам для себя.

Естественно, за этим следует убийственная эмоция, мелькнувшая на лице Гордеевой.

— Лиль, ты мне один раз доверилась сегодня, доверься ещё раз, пожалуйста, — снова соблюдаю вежливость в голосе.

Сомневается несколько секунд, но исполняет мою просьбу, поворачиваясь:

— Только руки не распускать. А то, сдается мне, это у вас по мужской линии передается.

Стараясь не вдаваться в подробности данной реплики, концентрируюсь на исполнении задуманного. При этом, до конца так и не понимая, что мною движет.

Приковываю свой взгляд на спине Гордеевой. Пуговицы. Эти чёртовы пуговицы на её рубашке. На фига они сзади?

Видел я в женском гардеробе и джинсы, и юбки с молнией на заднице. Намёк прозрачней некуда. Резко «вжииик» вниз и «добрый вечер».

А это что за новшество? Что за обход стереотипов? Пуговицы на рубашке сзади — всё равно, что лифчик с застёжкой спереди. Хрен догадаешься с первого раза, где это скрыто, и как к этому подступиться.

Но, с*ка, манит.

Разобраться с пуговицами легко и быстро не получится. А мне быстро и не надо. И легко не надо. Выиграть спор, конечно, греет душу и подогревает самомнение. Но если ещё в процессе и самому удовольствие получить, и девушке оказать, совместив приятное с полезным, то…

Да вы, Артём Соко́вич, романтик.

А, то. От внешности толстого мальчика я сумел избавиться, а вот идущий с ней рука об руку пресловутый романтизм искоренить из себя до конца не удалось. От этого и страдаю.

— И чего ты там ищешь? У меня на спине нет второго рта, — Гордеева врывается в мои мысли.

— Ты свой единственный рот сейчас закрой, — осекаясь, добавляю волшебное слово: — Пожалуйста.

Видимо, закрыла, раз в ответ не произносит ни слова.

— Глаза можно тоже закрыть. Будет приятно. Ну, я так думаю, — дотрагиваюсь до её волос, перекидывая их вперёд через плечо. — Ты в любую секунду можешь меня остановить, если посчитаешь мои действия неподобающими. И хрен с ним, с этим спором.

Начинаю на свой страх и риск медленно расстёгивать пуговицы. Одну за другой. Развожу ткань рубашки в стороны. Чувствую себя ребёнком, который в предвкушении разворачивает конфету. Ведь не знаешь, что там за красивым, ярким фантиком скрывается. Может, обычная карамель. Жёсткая, как камень. Которую еле откусываешь. И ещё успеваешь каким-то макаром поцарапать себе десну. Невкусная. Приторная. Да и в целом, оказывается, состав начинки не айс. А может быть так: из-за скромной и неприметной обёртки конфеты собираешься пройти мимо неё. Но что-то тебе подсказывает, что надо остановиться и попробовать. И не зря. Красота и вкус внутри. Многослойная. Тает на языке, обволакивая сладко-горчащей нежностью.