Услышь мою тишину (СИ) - Ру Тори

Мне казалось, что прошло не больше получаса, но ослепляющий красный диск на две трети завалился за горизонт, ощутимо похолодало.

Тишина звенит и пощелкивает в ушах, я трясу головой, и сознание обретает ясность.

Впереди раскинулось поле. Где-то лают собаки, шумит мотор газонокосилки, попсовая песня льется из динамиков далекого радиоприемника.

Опираюсь на трость и иду.

Солнце исчезает, сгущаются синие сумерки, глаза различают точки холодных огней в розовой дымке и желтые теплые окна ближайших дворов.

Возможно, Ирина Петровна уже дома — готовит очередной кулинарный шедевр, заваривает чай, прихлебывает вино и вглядывается в темную даль. И пусть ее советы пусты, глупы и уже привели к катастрофе, мне очень нужно поговорить с ней.

Над крыльцом горит тусклая лампочка, в круге света бьются ошалевшие мотыльки. Ломая пальцы, отодвигаю щеколду, вхожу во двор и захлопываю кованую калитку. По спине пробегает озноб.

В три шага преодолеваю узкую дорожку, карабкаюсь по крутым ступеням и влетаю в дом. Снаружи остается лишь моя долговязая черная тень.

Но в темной прихожей пахнет духами и жареной картошкой, из кухни доносится шипение масла, тихий голос напевает знакомый мотив… Меня здесь ждут.

— Влада, вернулась? — кричит Ирина Петровна из глубин кухни, и я прислоняюсь к стене, борясь с рыданиями.

— Да, вернулась. Гуляла по окрестностям!

— Тогда мой руки! И за стол! — зовет она.

В ванной с минуту ожидаю, когда потеплеет бьющая из крана струя, а по щекам бегут горячие слезы. В душе будто прорвало дамбу или ледяной затор — она трепещет и болит, но боль эта очищает.

Брызгаю в лицо все еще холодную воду, выпрямляю плечи, заглядываю в бесцветные опухшие глаза, с немым вопросом глядящие из зеркала, шмыгаю носом.

Этот Сорока…

Он не церемонился со мной и сам не понял, что вскрыл чудовищный нарыв у меня внутри. Неосторожно надавил туда, куда нельзя, и вот…

Грязь утекает мутной рекой, а душа наполняется чем-то новым или же давно забытым. Становится ранимой и беззащитной.

Я почти незнакома с тем парнем и теперь боюсь его до дрожи, но завтра снова пойду к реке в надежде на встречу. В надежде на повторение того, что чувствую сейчас.

Утираюсь полотенцем, бросаю его на дно корзины, глубоко дышу и прихожу в себя.

Кухня освещена лишь золотистой подсветкой над вытяжкой, хрусталь, металл и начищенные поверхности загадочно блестят. Ирина Петровна, улыбаясь, указывает на пустой стул и двигает ко мне фарфоровую тарелку.

— Вот. Новый рецепт. Уж не знаю, съедобно ли… Как прошел день?

Она в приподнятом настроении — судя по всему, свидание с Володей все же состоялось. Наверняка сейчас я услышу подробности.

— Отлично. У вас не может быть по-другому. — Я хватаю вилку и отвечаю совершенно искренне, но улыбка напротив гаснет.

— Влад, так что с тобой стряслось? Почему я ничего до сих пор не знала, неужели нельзя было хотя бы написать?

Кусок встает поперек горла. В такую минуту я не готова врать. Собираюсь с духом и выдавливаю:

— Говорю же, авария. Познакомилась с мальчишками и села в авто. Гоняли по трассе, но водитель не справился с управлением и на большой скорости влетел в столб. Машина загорелась… Не выжил больше никто.

Ирина Петровна потрясенно молчит.

Если она начнет сочувствовать, я провалюсь сквозь землю.

Но она отводит взгляд, тянется к бутылке с вином и щедро наполняет им бокал.

— Тебе сейчас трудно. Но нельзя сдаваться. Знаешь, мой папа спас меня, в последнюю минуту вытянул из воды, когда я упала в озеро. А сам утонул. Он был самым близким и дорогим мне человеком, и… С тех пор я все пыталась бежать — от людей, от себя… — Грустная усмешка застывает на ее лице. — И лишь недавно задумалась: зачем, куда? Жизнь впустую прошла. Папин подвиг — впустую.

Теперь наступает моя очередь отвести взгляд, и я принимаюсь изучать содержимое тарелки.

В прошлом году из наших долгих разговоров я узнала, что Ирина Петровна приехала сюда сразу после института. Продала где-то далеко квартиру со всеми удобствами и купила этот дом.

Она смелая — даже в деревне умудряется отличаться от всех и не обращать внимания на слухи. Она не боится говорить правду и всегда находит нужные слова. Она тоже пережила боль и все понимает…

Нам бы такую маму.

Может, тогда не случилось бы беды.

На миг воспоминания о маме щекочут горло. Должно быть, она до сих пор на работе — готовит для посетителей кафе еду в раскаленном аду кухни или уже вернулась и пьет чай в одиночестве пустых комнат.

А еще яркой картинкой в памяти вспыхивают огромные глаза Паши…

Но я отгоняю морок.

— Ирина Петровна, вам что-нибудь говорит фамилия Сорока? — задаю я главный вопрос этого вечера и с надеждой гляжу в ее лицо.

Она задумывается и качает головой:

— Не знаю таких.

— Бабушка живет на нижнем порядке, у реки. У нее есть внук Миша, примерно моего возраста! — уговариваю я, но Ирина Петровна лишь растерянно пожимает плечами.

— Нет здесь таких, я абсолютно уверена. Может, у них разные фамилии?

— Возможно, — соглашаюсь, и легкое головокружение заставляет откинуться на спинку стула.

Ночью мне снится мой город — улицы, парки, дворы и тропы, по которым мы гуляли с сестрой. Но в городе из сна другой воздух, другие люди, странные, едва узнаваемые дома… В нем много света и открытых пространств — деревья и кустарники еще не так высоки и густы, и их ветви не закрывают солнце.

Мне снова мерещится чье-то запястье, но в этом сне все хорошо. Теплая рука крепко сжимает мою руку, и я уверенно шагаю вперед.

7

За завтраком Ирина Петровна непривычно напряжена — молчит, задумчиво потупив взор, но, допив кофе, все же решается:

— Влад, сегодня суббота… В общем, такое дело: мы с Володей по выходным отдыхаем в «Лесной сказке». Это пансионат, отсюда совсем недалеко. Шашлычки, культурная программа, танцы…

— Это здорово! — перебиваю я. — Поезжайте! Я сегодня же соберу пожитки и…

Если откровенно, совесть точит меня вторые сутки. Я не должна была сваливаться как снег на голову и напрягать ее своим присутствием. А еще мне кажется, что она знает, каких проблем я собираюсь ей подкинуть…

— Что ты, Влада, оставайся и живи тут, сколько хочешь! — Отмахивается Ирина Петровна. — Я, наоборот, извиниться хотела.

— Спасибо! — облегченно вздыхаю я. — Постараюсь не спалить дом.

Все утро, развалившись на диване, я присутствую на показе мод и выступаю консультантом по стилю, в результате в дорогу набирается полный чемодан вычурного шмотья.

Справившись с его замками, Ирина Петровна падает в кресло, ежеминутно поглядывает на часы и, вытянув шею, высматривает в окне белую «Приору» Володи.

Я завидую ей. Ровно год назад, вернувшись в огромный шумный город, я точно так же сидела за столиком кафе, барабанила ногтями по столу, теребила яркие пластмассовые браслеты, вздыхала и умирала от ужаса. Когда Паша, загорелый, высокий, чужой и изменившийся за время разлуки, вошел в душный зал, мне натурально стало плохо.

Улыбнувшись, он занял стул напротив и заглянул в мои глаза…

Резко возвращаюсь в реальность и хватаю ртом воздух.

Ирина Петровна покидает наблюдательный пункт, хватает чемодан и объявляет:

— Володя приехал! Влада, будь как дома. Но не забывай, что… — она хохочет, — шучу. До завтра!

Я снова остаюсь одна.

Щелкаю пультом, но после двухсотого канала с бессмыслицей снова включается первый.

Поднимаюсь и подхожу к полке с книгами, листаю их гладкие страницы, но аннотации, обещающие любовь и страсть, вызывают лишь приступ изжоги.

Стоит хоть раз в жизни отплатить Ирине Петровне добром — я плетусь на кухню, открываю серебристую дверцу холодильника, изучаю содержимое шкафов и полдня готовлю, решаясь на три блюда и десерт.