Семья для нефтяного магната - Олли Серж
Отрицательно качаю головой.
— Чай то будешь? — теряет терпение он.
— Да, спасибо, — спохватываюсь.
Не поднимая глаз, забираю кружку и торопливо подношу ее ко рту. Руки трясутся.
— Горячий! — предупреждающе рявкает Тихомиров, но от этого становится только хуже.
Я вздрагиваю и выливаю кипяток себе руки, колени и бедра.
— Ай… — шокировано вскрикиваю.
Константин подлетает ко мне, вырывая из рук чашку и шипя ругательства.
Кожа под платьем начинает гореть.
— Немедленно снимай одежду, — командует он и быстрым шагом удаляется на кухню.
Снять платье? Как? Остаться в белье перед чужим мужчиной? Боль смешивается с паникой, и я просто задираю подол платья, оголяя колени. Но с рукавами такой фокус не проходит. Слишком узкие. Ааа, как же больно! Печёт!
— Я сказал тебе снять одежду! — возвращается ко мне Константин и держит в руках какой-то белый баллончик.
— Нельзя, — закусываю губу и чувствую, как по щекам начинают течь слёзы. — Перед чужим мужчиной…
— Идиотка… — подкатывает глаза Константин. — Хочешь, чтобы кожа слезла? Думаешь, что я женщин голых не видел?
Я даже не успеваю ничего сообразить, когда он подхватывает подол моего платья и одним рывком, будто бумагу разрывает его по шву до бёдер. Точно также бескомпромиссно поступает с рукавами и обильно заливает уже покрасневшую кожу пантеноловой пеной.
Через секунду боль отступает. Я судорожно выдыхаю и встречаюсь взглядом с Тихомировым. Он сжимает мою ногу чуть выше колена так, что пальцы почти касаются белья. А ещё они двигаются, успокаивающе поглаживая кожу. В его глазах вспыхивает и наливается откровенная, ничем не прикрытая похоть. Ой, мамочка!
Слепну от стыда. Щеки начинают пульсировать горячим. Дядя говорил, что разведённая женщина воспринимается мужчинами, как легка добыча. Как любовница, для справления нужны. Что серьезно к ней уже больше никогда и никто не будет относиться. Не возьмёт в дом. А я кричала, что это пережиток. Что знаю много самодостаточных и порядочных женщин в разводе. Но, похоже, что дядя был прав…
— Не надо… — перехватываю мужскую руку, которая уверенно начинает движение вверх.
Густая волна паники, подкрадывается к горлу. Мужу было всегда плевать на мои желания. Особенно когда я вот так просила меня не трогать. Он говорил, что я бракованная. Что не должна отказывать ему… Что… Всхлипываю. Женщина всегда слабее мужчины. И если он ее хочет, то лучше не мешать.
— Так болит? — вдруг слышу сочувственный голос Константина. — Давай подую что ли… — говорит растеряно.
Чувствую, как по моим рукам пробегается холодок, а после Тихомиров наклоняется к моим бёдрам.
— Нет! — вскрикиваю и, отталкиваясь по обивке пятками, забиваюсь в угол дивана. — Не нужно… Натягиваю на голые ноги остатки юбки. — Почти не болит…
— Ну ладно… — он вскидывает вверх ладони. — Ты только не дёргайся, ладно? Я как лучше хотел.
Окончательно переставая понимать, что происходит и как в этой ситуации правильно себя вести, на всякий случай прикрываюсь ещё и диванной подушкой. Неловкость дребезжит в воздухе, заставляя меня снова чувствовать себя виноватой и неблагодарной. Ведь если разобраться, то Тихомиров ничего плохого мне не сделал. Наоборот…
— Простите, — шепчу. — Я просто не привыкла вот так. У нас нельзя…
— Ууух, — шумно выдыхает Тихомиров. — Сложно. Ты, короче, успокаивайся давай. Я тебе пока что-нибудь из одежды принесу на смену. И чай попей.
— Спасибо большое, — отзываюсь.
Когда Константин выходит из гостиной забираю со столика чашку с чаем и вынимаю из неё пакетик. Делаю глоток. Горький, несмотря на то, что сладкий. Это так странно. Все мужчины, которых я знаю, любят хороший чай… Рассматриваю следы кипятка на руках и ногах. С облегчением констатирую, что благодаря быстрой реакции Тихомирова волдырей быть не должно. Убеждаю себя, что все теперь будет хорошо, ложусь щекой на прохладную спинку дивана, пытаясь расслабиться, и… у меня странным образом получается! Потому что в эту комнату не зайдёт Аяз, не забегут жены дяди, никто не заставит меня больше мыть полы или вытирать рассыпанный по кухне кофе. Никто больше не завалит на диван и не напомнит про супружеский долг…
— Держи, — в гостиную возвращается Тихомиров и кладёт стопку вещей на ручку дивана. — Это футболка и штаны спортивные. Мои. Все новое.
— Спасибо, — смущенно киваю и вздрагиваю от резкого звонка домофона.
— Хм… — оглядывается на прихожую Константин. — Кого там принесло? Ты переодевайся пока, — давяще напоминает мне и выходит в арку.
Я беру в руки вещи и прижимаю их к носу. Они пахнут туалетной водой Константина и стиральным порошком. Соврал, что новое. Но меня неожиданно этот факт совсем не напрягает, а даже наоборот — успокаивает. Отдал свое, не пожалел.
Натягиваю футболку через голову и уже под ней освобождаюсь от разорванного платья. Становится легче дышать. Встаю с дивана, чтобы стянуть юбку до конца, наклоняюсь и вдруг слышу за спиной злой голос Тихомирова.
— Вика, стой! Мать твою! Истеричка… — раздосадовано.
Разворачиваюсь, прижимая платье к груди, и слышу стук женских шпилек по ламинату. А уже через несколько секунд в проёме арки появляется их владелица. Яркая блондинка в красном брючном костюме.
— Так-так, — хмыкает она, кривя губы. — Коллега говоришь, Тихомиров! — повышает голос и сжигает меня взглядом полным ненависти. — И как переговоры? Удачно?
Глава 5. Отличники и неудовлетворенные
Костя
От вида Назимы в моей футболке перестаю дышать. Ух! Румяная, растерянная. Терзает зубами нижнюю губку, будто у нас действительно что-то было. И на ней надето мое мальчишеское присваивающее знамя…
Черт! Черт! Черт! Будто мне вовсе не сорок три, а шестнадцать, и снова до одури хочется поцеловать одноклассницу-отличницу, но нельзя. Потому что у неё коса, пятерка по математике и пению, блузка наглажена, а у меня мятая форма, снова неуд за поведение, разбита губа, потому что подрался за неё. За право сидеть на соседней парте и смотреть. Подскочивший пульс оглушает. Смотреть, Тихомиров! Только, блин, смотреть! Стискивая зубы, злясь на самого себя и вышедшую из-под контроля ситуацию.
И сейчас, в это самое мгновение, я рад, что на наши головы свалилась Вика.
