Его одержимость - Полина Довлатова
Вздрагиваю, когда мужчина произносит моё имя.
Почему-то мне кажется, что из уст незнакомца оно звучит как-то по особенному, вызывая во мне внезапное волнение, в тот момент, когда он его произносит.
— Я ещё раз прошу прощения, господин Чернов, — полицейский нервно поправляет ворот рубашки, неуверенной походкой направляясь к мужчине. — Могу я задать Вам несколько вопросов? Это необходимо для следствия.
Они выходят в коридор, вместе с врачом, которого по экстренной связи вызывают к другому пациенту, и я остаюсь одна.
Чувство растерянности и беззащитности сводит меня с ума. Хочется забиться в угол, с головой накрыться одеялом и зажмуриться как можно крепче. Отгородиться от всего происходящего, словно это всё не со мной происходит.
Вся эта ситуации вообще напоминает мне один большой кошмарный сон. Я снова чувствую себя той самой Алисой, только реальность в которую я попала, едва ли можно назвать Страной Чудес.
Обернувшись через плечо, смотрю на силуэт незнакомца, мелькающий в щёлке прикрытой двери. Ещё раз проговариваю про себя его имя, стараясь уловить хоть какие-то воспоминания, связанные с этим человеком, но не получается.
Он сказал, что был лучшим другом моего папы. Должно быть, они с ним примерно одного возраста. То есть ему явно больше тридцати пяти лет. Этот факт вызывает у меня диссонанс с моим представлением о мужчинах этих лет. Почему-то в моём воображении мужчины к сорока должны быть лысеющими или с проседью, с отросшим животом и отсутствием мышечной массы.
Например, врач, который сегодня приходил ко мне, полностью подходит под это описание.
Но незнакомец совершенно не такой. Очень высокий, под два метра. Крепкий. Если бы я сравнивала его с животным, то сказала бы, что он похож на огромного гризли.
Пожалуй, единственное, что выдаёт в нём возраст, это глаза. Говорят, что по глазам можно многое сказать о человеке. За его ледяным взглядом я вижу груз пережитых лет. В нём нет наивности или лёгкости, свойственной молодёжи. И каким бы загадочным не был этот таинственный незнакомец, одно в нём угадывается безошибочно — опыт, непоколебимая уверенность в себе и отсутствие страха перед чем или кем-либо.
Такой взгляд не встретишь у молодого парня. Слишком маленький путь пройден.
В тот момент, когда я думаю обо всём этом, мой слух улавливает голос полицейского, доносящийся из-за двери.
— Вы спросили у потерпевшей, как она оказалась в машине. У Вас были сведения о том, что она должна была находиться в другом месте в момент аварии?
— Да, — следует сухой ответ. — За несколько дней до аварии её отец говорил, что вывез её в другой город.
— У вас есть какие-то предположения, каким образом потерпевшая могла оказаться в автомобиле?
— Слушай сюда, следак. — из голоса мужчины уходит прежняя сдержанность. Сейчас он звучит грубо, предупреждающе. — Не морочь мне голову тупорылыми вопросами. Ты думаешь, если бы я знал, почему она была в чёртовой тачке, я бы стал её об этом спрашивать?
— Нет… — растерянно бормочет полицейский. — Извините, господин Чернов. Протокол требует… Хорошо, — продолжает откашлявшись. — Возможно тогда Вы знаете, куда направлялись водитель со вторым пассажиром?
Придвигаюсь ближе к двери, чтобы не пропустить ответ незнакомца, но в этот момент он оборачивается и через приоткрытую щель наши взгляды встречаются.
Меня словно молнией прошибает, и я резко дёргаюсь назад, ударяясь спиной об стену. По телу проходит нервный озноб. Не знаю почему, но этот мужчина вызывает во мне сильное волнение.
Снова осторожно поднимаю глаза на дверь в надежде, что он вернулся к разговору с полицейским, но, вопреки моим надеждам, незнакомец продолжает неотрывно смотреть на меня. И когда наши взгляды встречаются, на его лице я вижу лёгкую тень ироничной ухмылки. Это длится буквально мгновение, после чего он снова надевает непроницаемую маску и, сделав шаг вперёд, резко захлопывает дверь.
Больше я не слышу о чём они разговаривают, как и ответ на последний вопрос, заданный следователем, остаётся мне неизвестен.
Тяжело выдохнув, подтягиваю ноги к груди и обхватываю себя за колени. Раненое в аварии бедро начинает жечь от резкого движения, и это возвращает меня воспоминаниями на несколько минут назад. Когда рука незнакомца скользила по моему телу. И пусть в тот момент нас разделяло одеяло, его прикосновение казалось таким ярким, словно никакой преграды не существовало вовсе.
Прикрыв глаза, я изо всех сил стараюсь сосредоточиться. Воспроизвожу в памяти лицо этого мужчины, пытаясь вытащить на поверхность воспоминания из прошлого, связанные с ним.
Я хочу вспомнить, какие чувства он вызывал у меня раньше. Если он был близким другом отца, как он сказал, практически членом семьи, должно быть прежде мы часто виделись. Думаю, он был знаком с папой на протяжении очень многих лет, ведь такая тесная связь не устанавливается в короткие сроки, для этого требуется длительное время. А, значит, меня он знал с детства.
Насколько близки были наши с ним отношения? Я имею ввиду, считала ли я его кем-то вроде дяди? А как он ко мне относился? Часто ли мы с ним разговаривали?
Почему-то когда я задаю себе эти вопросы, то не могу представить этого мужчину, проводящим время с ребёнком, дарящим ему подарки или просто беседующим на отвлечённые темы.
Мне хочется понять, какие чувства я испытывала раньше при виде этого мужчины. Нравилось ли мне его общество или я трепетала при виде него точно также, как это происходит сейчас?
Однако, как бы я не напрягала память, мне ровным счётом ничего не удаётся вспомнить. Прошлое всё также продолжает выглядеть для меня, как одно сплошное чёрное пятно. И все мои усилия заканчиваются лишь тем, что начинает болеть голова.
Положив лицо на колени, растираю виски, в попытке избавиться от тупой боли, и видимо пропускаю тот момент, когда незнакомец возвращается в палату, поэтому вздрагиваю, когда прямо напротив меня раздаётся низкий властный голос:
— Вставай. Мы уезжаем.
Глава 3
Подняв голову
