Куколка - Ирина Воробей
Такой, в том числе, была подружка Татьяны — Даша Семенова, первая девочка с которой она познакомилась в академии. Татьяне всегда казалось, что Даша тратила на ненависть к Муравьевой гораздо больше сил, чем на тренировки, что и мешало ей стать лучше. Однако она тоже была хороша, порой великолепна в танце и отдавалась этому полностью. В отличие от Татьяны.
Она им даже не завидовала — настолько низко сама себя оценивала, как балерину. Девушка искренне восхищалась другими и каждый раз убеждалась, что никогда так не сможет. Порой Татьяне казалось, что Даша дружила с ней только потому, что она ни в какой степени не могла составить ей конкуренцию. Но слепая вера и любовь отца долго оставляли Татьяну в уверенности, что она добьется успеха, поэтому ни о чем другом, кроме балета, она даже не помышляла.
Девушка ворочалась до четырех утра, боясь наступления завтрашнего дня, хоть календарно он уже наступил. Она боялась заснуть и еще больше боялась проснуться, как будто знала, что очнется в другой реальности. Но время неумолимо, как и сама жизнь. Сознание отключилось само. И наутро пришлось снова просыпаться, снова делать привычные вещи, снова готовиться к экзамену, репетировать свою партию в выпускном спектакле. Жизнь продолжалась. И даже, казалось, что ничего не изменилось. Только на душе продолжали скрести кошки.
Весь следующий день заняли репетиции. Все те же самые, выученные до автоматизма движения, пируэты, прыжки. У Татьяны кружилась голова. Болели ноги. Ломило запястье. И все тело сопротивлялось этому насилию над собой, которое у зрителей вызывало восхищение. А все было ради этого восхищения. В первую очередь, ради восхищения отца, когда он будет сидеть в зале и гордиться дочерью, танцующей в центре сцены. Татьяна на мгновение снова впала в старые мечтания, но мираж тут же испарился, и возвращение в серую действительность закончилось очередным падением. Вместо восхищения Татьяна получила только злые взгляды сокурсников и презрительный от преподавателя, ибо им теперь всю партию пришлось начинать заново. Так и тянулись дни.
Девушка ощущала себя все слабее и слабее. Ноги отказывались ее слушать. Она смотрела на сокурсников и еще больше впадала в уныние. Впереди всех танцевала плавная и воздушная Муравьева, которая в движении не замечала никого вокруг. Сразу за ней кружилась подгоняемая злостью Даша, которая старалась выпятить всю себя вперед в попытке показать собственную превосходность, но это только портило ее движения. Остальные танцовщицы и танцовщики пыхтели в поте лица, порой стонали от боли при неудачном приземлении, но не забывали смеяться и разговаривать о самых обычных вещах, которые волнуют всех молодых людей в возрасте восемнадцати лет. У каждого из них была своя жизнь. У Муравьевой вся жизнь была один сплошной балет, но она не чувствовала себя ущербной от этого. А Татьяна чувствовала.
В ее жизни после балета ничему другому тоже не оставалось места, хотя она имела друзей. Больше всего общалась с Дашей, а та познакомила ее с близняшками Верой и Лизой. Обычно вчетвером они и проводили короткий досуг, который выпадал на каникулы, если Вера и Лиза не гуляли с какими-нибудь парнями, которых меняли как перчатки. Даша могла говорить о балете бесконечно. Большую часть их разговоров Татьяна либо выслушивала завистливые оскорбления Муравьевой, непутевые замечания к ее технике, характеру или внешнему виду, либо погружалась в Дашины мечты о Большом театре, которые проецировала и на себя. Но по дороге домой, толкаясь в душном автобусе, она быстро возвращалась в реальность, серую, жестокую и нетерпимую к слабости.
И если раньше Муравьева вдохновляла Татьяну на более усердную работу, то теперь только усугубляла ее фрустрацию. С каждым разом репетиции становились все сложнее и скучнее. Она почти ни с кем не разговаривала, делала вид, что растягивается или повторяет движения, но на самом деле халтурила, пытаясь мысленно абстрагироваться от всего того, что столько лет окружало ее. Отец заметил уныние и подавленность дочери, старался вывести на откровенный разговор, готовил ее любимые блюда, даже кричал, но, в итоге, тоже сдался. Ей требовалось время, которого у нее не было.
Глава 2. Поцелуй на пляже
Татьяне впервые в жизни захотелось напиться. Суббота, вечер — хорошее время для приема алкоголя. Многие жители города сейчас мечтали о том же самом и разбегались по разным барам большими и малыми компаниями. А девушка не знала, куда податься. Она еще никогда не употребляла спиртного. И тем более не делала этого в баре. Она вообще редко куда-либо ходила. Все ее время занимали тренировки и репетиции, учеба, просмотр мультфильмов и чтение романов.
А сейчас ей сильно захотелось зайти в первый попавшийся бар, где бы мужики шумной компанией разливали пиво на пол, болея за футбольную команду, а девушки праздновали бы девичник в разноцветных фатах, где официанты бы носились как угорелые с подносами, уставленными тяжелыми пивными кружками, а бармены с пафосом трясли бы шейкерами, приготавливая коктейли. Бар ей представлялся деревянным изнутри, с массивными стульями и столами на одной ножке, развешанными повсюду флажками, значками и наклейками с логотипами футбольных клубов, гирляндами из флагов разных стран мира и кучей фотографий довольных посетителей. Именно так рисовала себе типичный бар Татьяна, насмотревшись американских ситкомов.
Но первый попавшийся оказался не таким. Он находился в полуподвальном помещении. Тяжелая старинная дверь открывалась латунными ручками. Татьяна еле-еле оттянула ее на себя. Изнутри в уши громом ударила электронная музыка с грубыми, заставляющими вибрировать все тело, басами — что-то из иностранного, новомодного. Девушка в современной танцевальной музыке плохо разбиралась, но эта мелодия ее не напрягала. Ошарашила сперва, но потом даже начала подбадривать, потому что примитивные биты почти совпадали с ритмом сердца.
Бар был заполнен практически полностью. Компании сидели за столами, негромко общались между собой, лишь изредка громко смеясь. Парочки ворковали по углам. Барную стойку преимущественно облепили одиночки либо мини-компании по два-три человека. Спортивных трансляций не велось, потому что нечему было вещать — телевизоры отсутствовали. Только музыка играла из развешанных по углам колонок. Небольшое помещение расширял высокий открытый потолок. На нем проглядывали бетон и все коммуникации, которые как будто бы специально выпятили наружу вместо того, чтобы попытаться скрыть. Освещало зал множество тусклых ламп накаливания, какими пользовались еще в девятнадцатом
