Ненастоящая семья - Мария Манич
— Говорят, у тебя серьёзные проблемы. Вляпался в неприятности? — решаю зайти с этой стороны и разыграть инсайдерскую информацию, полученную от Виталика. — Могу помочь.
Дроздов замирает, и теперь уже он оглядывает моё невысокое и тщедушное тельце с головы до ног, словно видит впервые. Ноздри его раздуваются, желваки на шее напрягаются, а взгляд, в котором последние минуты прыгали искры неподдельного веселья, становится холодным, почти злым.
— Ты предлагаешь мне деньги, Ленка? — с вибрирующими нотками в голосе спрашивает Рома.
— Я предлагаю тебе помощь, если она тебе нужна. Люди так делают. Приходят на взаимовыручку. Могу и деньги предложить, если надо. Возьму кредит. Дам расписку. Надо?
— Не надо. Ещё раз — нет, Канарейкина. Могу в письменном виде дать отказ и отправить по почте, если так будет понятнее. Твоё предложение меня не интересует, но я искренне надеюсь, что ты сможешь найти выход и решить свои проблемы. При этом не засунув свой хорошенький нос в мои.
После этих слов Рома обхватывает мои плечи и, чуть сжав их пальцами, двигает меня в сторону, освобождая себе дорогу. Смотрит в моё лицо несколько секунд, словно собирается ещё что‑то сказать, а затем качает головой и, усмехнувшись, идёт мимо.
Безмолвно смотрю вслед его удаляющейся двухметровой фигуре, понимая, что мужа в лице Дроздова мне не видать как собственных ушей.
— И это твоя благодарность за то, что четыре года назад я научила тебя сносно целоваться? — кричу в широкую спину.
Рома запинается на ровном месте и останавливается. Оборачивается через плечо, прищурив глаза, и хриплым, словно не своим голосом произносит:
— Что ты сейчас сказала, Канарейкина?
Кажется, последнее замечание всё же было лишним. Кажется, стоило смириться с поражением и вернуться в аудиторию перебирать кандидатов в фиктивные мужья дальше. Только вот я уже так загорелась идеей, что в загс меня поведёт Дроздов, что просто не смогла смолчать!
— Мне повторить? — вздёргиваю подбородок повыше и складываю руки на груди.
— Рискни.
Дословно повторять что‑то не хочется. А вспоминать о тех поцелуях было ошибкой. И то, что они вообще были… это было фатальной ошибкой моей бурной юности. О таком даже подружкам не рассказывают. Просто тихо хоронят в уголках своей памяти и надеются, что данный позор никогда не найдет выход наружу.
— Мог бы быть и посговорчивее. Я в своё время помогла тебе, теперь твоя очередь возвращать долги. Ничего личного!
— Как же ты меня достала, Канарейкина, — мотнув головой, произносит Рома.
— Я ещё даже ничего не успела сделать, Ромочка! — вставляю ехидно.
Он несколько секунд о чём‑то думает, словно взвешивает все за и против, и вдруг начинает идти обратно ко мне. Широким уверенным шагом. Мне бы хотелось узнать, что он там только что решил в своей голове. Где будет прятать мой расчленённый труп? И я собираюсь об этом спросить, но вмиг тушуюсь, стоит повнимательнее взглянуть в лицо Роме.
От Дроздова исходит мощная аура ярости и чего‑то ещё. Смотрит давяще, принуждая мою тонкую фигурку никуда не двигаться. У меня даже ладони вспотели и язык к нёбу прилип. Лучше б вообще отсох! Все беды в моей жизни — от болтливости.
Рома широкими шагами пересекает коридор. В котором, на минуточку, ни души! Все, как прилежные ученики‑первоклашки, слушают бубнёж декана, доносящийся из приоткрытой двери аудитории.
Не стоило его бесить.
— Эм. Ты, кажется, собирался уходить, — решаю напомнить, потому что уже я пячусь назад к стене, до тех пор пока спины не касается прохлада бетона.
— Да ну? — обманчиво мягко интересуется Рома, ставя ладони около моей головы.
Видимо, первый шок от моего внезапного напора прошёл, и сейчас Дроздов выглядит совсем иначе.
Злой, уверенный в себе и очень нахальный. Такого Рому Дроздова я не знаю. Никогда не видела, не имела возможности познакомиться. Он всегда был где‑то на периферии моей студенческой жизни. Мы редко пересекались и до сегодняшнего утра перекинулись разве что парой фраз.
А сейчас он смотрит на меня так, как давно никто не смотрел. Жадно. Раздевает глазами, бесцеремонно скользя взглядом ниже моих ключиц. Мажет по моей груди и опять возвращается к лицу.
Глаза в глаза.
Капкан захлопнулся. Хищник обернулся добычей.
Кожа покрывается мурашками. Весь мой боевой запал и энтузиазм, распалявший моё нутро ещё секунду назад, сдулся как по мановению волшебной палочки.
— Да? — пищу неуверенно. — Ром, ты чего?
— Я теперь тоже кое‑что умею, Канарейкина. Показать?
— Можно я откажусь?
— А это был риторический вопрос, Лена.
Рома бесцеремонно вторгается в мое личное пространство, стремительно сокращая расстояние между нашими лицами. Задевает своим носом мой, делает глубокий вдох. Мгновение, и его дыхание обжигает мои губы. А потом уже его наглые губы осторожно накрывают мои.
Широко распахнув глаза, я оторопело наблюдаю за подрагивающими ресницами Дроздова. Ловлю его движение ртом и теряюсь от внезапного напора мягких мужских губ. Он демонстрирует мне все свои умения, покусывая и щекоча мои губы языком. Его поцелуй выбивает из равновесия до такой степени, что слабеют колени.
Качнувшись вперед, упираюсь руками в плечи Ромы. Пытаюсь сдвинуть эту скалу с места, чтобы глотнуть воздуха. У меня кислородное голодание и тепловой удар. Это безумие нужно прекратить! Сейчас же! Я не хочу с ним целоваться. Не хочу?
Наконец мне удается увернуться. Почему я не сделала этого раньше, даже думать не хочу!
Чужие губы задевают мою щеку и мочку уха в ужасно чувственном касании. Волна тепла прокатывается по телу и концентрируется внизу живота, мне приходится зажмуриться, чтобы не спалить перед Дроздовом все свои оголённые эмоции.
— Так ты… — прочищаю горло, голос внезапно стал очень хриплым, — женишься на мне?
— Не в этот раз, Канарейкина, — так же сипло отвечает Рома.
Он продолжает нависать надо мной, опираясь на собственные руки. Дышит так, словно пробежал на время стометровку. Рвано и часто.
Один глубокий и шумный вдох‑выдох, щекочущий мои волосы, и Дроздов лишает меня своей близости. Молча отстраняется и уходит.
Открываю глаза, только когда его быстрые шаги стихают парой этажей ниже.