Пока я спала - Амалия Март
Абонент — не абонент.
Черт.
Пробую ещё раз. А потом ещё.
Кроме сестры у меня в Москве никого нет, никто не сможет мне помочь.
Это ужасно.
Просматриваю недавние вызовы. Одни неизвестные номера. Бесполезно. Отупение снова переходит в страх.
Кто‑то должен мне помочь.
Глава 3
— Эй, ты спишь? — в мой беспокойный сон вклинивается тихий грудной голос.
Он раздвигает завесы сна и распугивает мельтешащие перед глазами картинки.
— Нет, — удается разлепить пересохшие губы.
— Как себя чувствуешь? — вкрадчиво и беспокойно.
— Нормально, — а может это все еще сон? Сладкий. Тут темно и спокойно, а незнакомый мужской баритон обтекает по венам, как шоколад.
Чувствую, как запястья касается теплая немного шершавая кожа. Большим пальцем незнакомец поглаживает мне ладонь, таким энергетически правильным жестом, словно всегда это делал. Да, мне нравится этот сон, нравится. Темнота и мужские руки. Огонь. Можно перейти и к более смелым действиям. Мне зябко и одиноко в постели, я бы не отказалась от теплых объятий, или даже согревающего…
— Поцелуй? — тянусь к невидимому мужчине рукой в надежде на горячее продолжение.
Где я его подцепила? В австрийском баре? При отеле в Дубаи? Или привезла с собой с какого‑то острова, как Лиуджи? Ах, Лу, загорелый весельчак с самыми нежными руками на свете. Его фотографии с руками оторвали в Нешнл Географик. Нет, это точно не Лу, слишком мозолистые пальцы. М‑м‑м, меня потянуло на работяг в клетчатых рубашках с фермы Айовы? Не похоже на меня.
Пальцы нащупывают крупный нос, по моим собственным приметам — лучший показатель либидо, и я улыбаюсь. Хорошо, я рада, что мой глазомер не ошибся в погоне за редкой красотой. Что же у нас дальше? Выразительные губы? Острые скулы Капитана Америки?
Борода.
Ауч.
Я не большая поклонница растительности на лице мужчины, особенно колючей, как чертополох в июне. Но я, однозначно, за разнообразие. Скорее всего меня подкупила его маскулинность. Такой первобытный инстинкт.
— Забирайся в постель, — томно шепчу моему новому приключению. Голова в такой приятной неге, не хочется просыпаться до конца.
— Ты точно ударилась головой, — усмехается.
Горячая ладонь соскальзывает с моей руки, лицо отстраняется от моих проворных пальцев. Какой бука.
— Марсель с моей мамой, можешь не беспокоиться, через пару дней вернем тебе в сохранности, — сухо констатирует мой любовник.
Доносится жалобный скрип, как от прохудившейся спинки старого стула, затем тяжелый выдох. Звуки напоминают Италию. «И запахи» — неожиданно понимаю я. Сырость и соль.
— Марсель?
Завела себе еще и француза? Или собачонку? С этими именами никогда не поймешь!
— Да, с сыном все в порядке, слава богу. Что с тобой произошло?
Со мной? Все прекрасно, я до конца не проснулась, и если он поторопится, то может получить мое «доброе утро» в самом лучшем исполнении. Обожаю такие моменты между сном и явью, все такое приглушенно‑томительное. Но какая‑то трезвая мысль все же проскальзывает сквозь мое матовое восприятие действительности.
— У тебя есть сын? — вопрос слетает с губ прежде, чем мозг даже конвертирует звуки в мысли.
Почему‑то новость меня огорошивает. Бородатый фермер, еще и папаша. Сколько же я выпила и на какой паром села?
— У нас.
— Пфф, шутник, — пытаюсь повернуться на бок, чтобы уютнее устроиться под теплым одеялом, а юморист пускай сыреет снаружи, раз такой несговорчивый, но что‑то мешает. Тело какое‑то нездорово отяжелевшее. А правая рука и вовсе к чему‑то присобачена.
Э‑э, нет‑нет‑нет, я в такие игры не играю, Айова. Так и знала, что рано или поздно нарвусь на извращенца. Дергаю рукой, прикладывая все силы, что наскребаю в опустошенном теле. Выходит жалкая и болезненная попытка.
— Тише, не дергайся, — успокаивающий тембр приближается к лицу.
— Отпусти меня к чертям собачьим! — говорю твердо и зло. — И вруби уже гребаный свет! — продолжаю выкручиваться из странного плена.
— У тебя просто повязка на глазах. Да хватит дергаться! — чуть повышает голос, оставаясь все в тех же низких рычащих нотках, опускает ладонь мне на плечо, придавливая к постели. — Катетер вырвешь.
Он чертов маньяк! Безумный поклонник! Вливает в меня какую‑то гадость, от которой как в нирване плывешь, не способный концентрироваться на реальности. Так и знала, что нельзя направо и налево раскидываться карточкой фотожурналиста. Теперь меня постигнет участь того чувака из фильма «Мизери», хорошо, если до сломанных ног не дойдет.
— Да что на тебя нашло? — звучит удивленное.
— Ты развяжи меня, и я тебе покажу, что нашло, — цежу сквозь зубы, даже щелкаю челюстью, пытаясь укусить похитителя за предплечье.
С маньяками так нельзя, я помню, но сюсюкать с извращенцем — это точно не ко мне. Отпустит, как миленький. Особенно, когда я его американскую задницу на флаги рвать начну.
— Видимо травма головы серьезнее, чем мне сказали, — очередной тяжкий выдох, щекочущий мне щеку. — Ты в больнице.
— Что?
— Ты ударилась, упала, потеряла сознание. Мне позвонили — я приехал. В руке катетер, ее зафиксировали, чтобы ты не дернула, пока спишь. На глазах повязка, — сухо перечисляет, отодвигаясь.
Упала…
Точно. Дурацкий камешек. Крепость. Нет. Снег. Больница.
Голова проясняется, и возвращается сильная боль. Помню, как везли, опрашивали, что‑то подписывала сослепу. Гудение какой‑то трубы. Никос. Нет, Никоса здесь нет, это не Греция.
— Где я?
— В больнице.
— Нет, страна.
— Россия. Я позову врача, — снова скрип.
— Стоять! — выходит почти твердо. —
