Девочка-лед (СИ) - Джолос Анна

— Чего тебе? — затравленно спрашиваю, с опаской глядя в его сторону.

Рукава белоснежной, брендовой рубашки нарочито небрежно закатаны до локтей, на запястье блестят дорогие часы, туфли начищены до зеркального состояния.

Даже такие, как Он, вынуждены следовать уставу гимназии и придерживаться в стенах учебного заведения классики. У нас у девочек и вовсе с этим строго. Однако и тут «поцелованные в пятую точку самой судьбой» умудряются пускать пыль в глаза.

Но вернемся от девочек к мальчикам. Точнее, к одному конкретному представителю мужского пола.

Беркут стоит, оперевшись о парту. Поза максимально непринужденная и расслабленная. А чего, собственно, напрягаться, если жизнь твоя точно сахарная вата: сладкая, легкая и воздушная…

— Выиграла вчера, говорят? — издалека начинает он, ловко перебирая пальцами тонкий айфон последней модели.

Я вскидываю бровь, уже готовая к очередной гадости.

— Циркуль сказала, — поясняет он, осматривая меня с ног до головы. Будто кипятком обдавая.

Плевать…

Циркуль, чтоб вы понимали, — это наш учитель математики и по совместительству классный руководитель Элеонора Андреевна Пельш. Она хромает, к сожалению, и, поворачиваясь, описывает некий круг ногой. Потому они и прозвали ее циркулем. Считают, что это смешно…

— Мы тут с ребятами посовещались, — тянет он, отталкиваясь от парты. Забирает что-то у Абрамова и медленно направляется в мою сторону. — И решили поздравить тебя. От лица всего класса.

Ой подозрительно… Я прищуриваюсь.

Останавливается всего в шаге от меня, и до моих ноздрей долетает ненавязчивый, но при этом самый, что ни на есть мужской парфюм. Стопроцентно какой-нибудь Версаче или Диор, стоимость которого не ниже средней ежемесячной заработной платы по стране.

Протягивает руку, которую до этого держал за спиной и жестом фокусника демонстрирует мне букет из многочисленных купюр разного номинала: по пятьдесят, сто, пятьсот и тысяче. В середине есть даже щедрый круг из пятерок.

Одноклассники издевательски присвистывают.

Это так унизительно…

Я начинаю закипать от злости, чувствуя, как щеки покрываются багровыми пятнами.

И да, только мы вдвоем понимаем почему эти купюры оформлены в букет… Ведь с букета когда-то и началась наша с ним вражда. По крайней мере, так думается мне.

— Бери, Лиса! — тычет им практически мне в лицо.

— Отстань! — раздраженно отмахиваюсь я.

— Да брось, Лисицына. Купишь себе новые кроссовки! — насмешливо произносит этот идиот. Ситуация его крайне забавляет, а меня раздражает до зубовного скрежета.

Мы прожигаем друг друга взглядами несколько долгих, неприятных секунд, в течение которых я успеваю заметить ровный, золотистый загар на его коже. Наверняка опять ездил заграницу. Куда там обычно отправляют своих отпрысков богатые родители? Бали? Сан-Тропе? Дубай? Я в своей жизни, пожалуй, только на карте смогу показать все эти места. И то только потому, что в отличие от некоторых на географии занимаюсь исключительно ею.

— Бери, говорю. Или здесь мало? — надменно интересуется он, насмешливо вскидывая бровь.

Отворачиваюсь, сжав зубы. Переключаю внимание на интерактивную доску. Ощущаю неприятное жжение в глазах и стараюсь вспомнить теорему Виетта. Ненавистная алгебра, сравнить которую я могу с китайскими иероглифами, должна помочь мне отвлечься. Но не выходит… Никакой вот от нее пользы!

— Сколько надо, Лисицына? Я подкину еще, — тычет «букетом» в лицо.

Пытаюсь взять себя в руки и успокоиться. Плакать при нем нельзя. Я себе этого никогда не позволяю, что бы ни происходило.

— Твоя мамашка с удовольствием взяла бы, — развязно произносит Абрамов во всеуслышание.

Я поворачиваю голову, вперившись в него яростным взглядом.

— И не только деньги, верно? — Ян делает отвратительный жест языком.

— Бери давай, — ухмыляется гад, что стоит напротив. — Все продается и покупается, а такие как ты, тем более…

Чаша моего терпения переполняется. В мозгу замыкает.

Под общий хохот присутствующих я вскакиваю со своего места и выдергиваю «подарок» из рук Беркутова. Начинаю лупить его со всей дури бумажным творением извращенного флориста. По башке, лицу, широким плечам.

Цветные, шелестящие купюры, в подлинности которых я нисколечко не сомневаюсь, разлетаются в стороны и осыпаются бумажным дождем на пол.

Беркутов лениво закрывается одной рукой. Одноклассники заливаются звонким смехом, а кто-то даже снимает происходящее на телефон. Но мне уже плевать. Меня трясет от нахлынувшего бешенства. Внутри, ритмично пульсируя, клокочет гнев. Я готова разодрать ему лицо, хоть у меня толком и нет ногтей. Сейчас очень пригодились бы такие как у Грановской: длинные, острые, сделанные заботливым мастером салона.

— Я тебе эти деньги сейчас в глотку засуну! — зло обещаю я, тяжело дыша.

— Ээ, полегче, Лисицына, иначе будешь отрабатывать ущерб этой самой глоткой, — склоняясь к моему лицу, вкрадчиво произносит он так, чтобы услышала только я.

— Какое омерзение! — морщу нос.

Бросаюсь на него и бью, что есть сил. Яблоко раздора (общипанный букет) падает мне в ноги. Все вокруг визжат, Ян громко свистит, а у меня в горле ком застревает. Кровь расплавленной яростью стучит по венам, обида жжет лицо, и ненависть находит выход только через удары, которые я обрушиваю на Беркутова.

— Что. Здесь. Происхооодит? — в своей размеренной прибалтийской манере интересуется Элеонора Андреевна. — Лисицына! Лисицына! Немееедленно прекрати!

Но меня уже не остановить. Я остервенело луплю одноклассника. Он почти не защищается. Хохочет. Для кандидата в мастера спорта по рукопашному бою мои тумаки, что укус комара слону, но все же…

— Вы с ума сошли? — в ужасе причитает Элеонора Андреевна, вставая между нами.

Моя грудь тяжело вздымается. Волосы растрепались. Я пытаюсь восстановить дыхание. Беркутов, как обычно, наслаждается ситуацией. Пялится на меня сверху вниз, ни черта не моргая. Ликует, что в очередной раз сумел втоптать в грязь.

Я гневно смотрю в ответ, не без удовольствия отмечая про себя, что оставила-таки пару царапин на его наглой морде.

— Лисицына, сию минуту убери ээээто!

Элеонора указывает пальцем на порванные купюры, и я отрицательно качаю головой. Ползать перед ним на коленях и собирать чертовы бумажки я не стану ни за что на свете! Достаточно унижений на сегодня.

— Сейчас же убери, Лисицына!

— Беркутов пусть убирает! — хватаю свой рюкзак и пулей вылетаю в коридор, игнорируя возгласы возмущенного классного руководителя.

Урод моральный.

Бегу к лестнице. Спускаюсь на первый этаж, по пути даже не здороваясь с учителем физики, Акопом Вениаминовичем.

У меня предательски дрожит нижняя губа. Закусываю ее до боли и чувствую на языке соленый привкус. Даже и не заметила, что по щекам побежали настырные слезы — проявление моей слабости перед Ним.

Нарочно. Он это все нарочно. Из-за того букета!

Толкаю дверь женского туалета. Сейчас во время урока здесь пусто, и я могу спокойно привести себя в порядок.

Ненавижу! Ненавижу его!

Бросаю рюкзак, купленный неделю назад на честно заработанные деньги. Трясущимися руками умываю лицо холодной водой. Выпрямляюсь. Делаю глубокий вдох. Еще один. И еще. Тяну за край бумажного полотенца и поднимаю взгляд.

Зеркальная поверхность отражает заплаканную девчонку с раскрасневшимся лицом.

— Привет, одиннадцатый класс, — невесело выдаю своему отражению, и мой голос эхом отдается от стен, выложенных дорогим кафелем.

Качаю головой. Расплетаю причудливо сплетенные косы, мало напоминающие ту красоту, что я видела утром. Достаю расческу и пытаюсь усмирить вьющиеся русые пряди. Безжалостно деру их гребнем. Швыряю его в сторону и сажусь на плитку прямо у раковины. Закрываю лицо руками и снова дышу.

В висках грохочет вскипевшая кровь, но с каждой секундой гнев и злость потихоньку отступают. На месту ему приходит горькая обида и отчаяние. Заставляя чувствовать себя отвратительно. В очередной раз униженной кучкой недоумков, с опостылевшим Беркутовым во главе.