Горький шоколад (СИ) - Жигалова Ульяна

Ксения была у тетки только в дошкольном детстве, но надеялась найти дом по памяти — двухэтажный кирпичный дом, вросший в землю, с арочными проемами окон, врезался в детскую память. Но как оказалось, городок Качин был не таким уж и маленьким. Повезло, что тетка жила недалеко от вокзала, и в прошлый раз они шли пешком. Уже темнело, и девушка сильно замерзла, медленно шагая по улицам старого города. Адрес Ксения помнила — Набережная, 16, еще с детства была приучена отправлять открытки к праздникам. Вот только указать дорогу молодой бомжихе в темном капюшоне, никто не хотел. Хотелось есть, пить, сильно замерзли руки. Надежда на теплый ночлег уже таяла, надо было возвращаться на вокзал, но это казалось страшнее, чем холодная улица.

Как ни странно, дом все-же нашелся, видимо, судьба сжалилась над девушкой. В окнах уже не было света, но на стук дверь открылась быстро. Тетка была старой, полуслепой и вид Ксении ее не удивил.

Тетке была закутана в пуховую шаль поверх теплой безрукавки. Она не то обрадовалась, не то ворчала, но все же высказала, что вспомнили тетку Шурку через столько лет. Сколько лет на самом деле прошло, Ксения не знала, как могла, выкрутилась, заставив себя и обнять, и поцеловать старуху.

Они зашли в дом, лампочки в комнатах были слабыми, почти не давали света. Бабка прищурившись, охнула и сказала, –

— Хлам свой скидавай здесь, в прихожей, сейчас дам халат — тряпье выкинешь на улицу, не хватало мне тут вшей или блох.

Ксения покраснела и стала стягивать одежду. Бабка вернулась с халатом и ушла. Где-то внутри дома послышался шум. Девушка свернула свою одежду в узел, вынесла в холодные сенцы, и пошла за бабкой. Та нашлась в ванной, расположенной за проходной кухней, и оборудованной видимо не так давно, относительно возраста самого дома, ну может лет так, — ндцать. Довольно большая комната, не очень чистая, с чугунной облезлой ванной, стены выложены белой плиткой, наверное, она была единственной в те годы. Но все же ванная, раковина и унитаз есть, вода есть, и — о, ужас! — титан для нагрева воды. Его Ксения помнила с детства — его топили дровами! И он до сих пор работает? А значит, купание откладывается, придется ждать, пока вода согреется.

Тетка растопила титан, повела Ксению на кухню — налила горячего чаю, дала кусок пирога с толстыми сыроватыми корочками и совсем тонким слоем капусты. Но девушка была так голодна, что проглотила его, не чувствуя вкуса. Чаем почти обожгла горло, замерзшие руки еще плохо чувствовали тепло. Бабка то и дело копошилась, ходила из комнаты в комнату, бурчала что-то себе под нос.

Потом она принесла старенькую ночнушку, линялое полотенце, показала комнату, в которой расстелила постель. Вода была уже теплой, и Ксения пошла мыться, больше ждать сил не было.

Наконец этот ужасный день закончился. Она, вымытая, сытая, вытянулась на диване в проходной комнате и закрыла глаза. Однако, несмотря на усталость, сон не шел, перед глазами снова и снова крутились события дня. Стоило закрыть глаза — и она видела, как Бес делает шаг, за ним закрывается дверь и раздается крик.

Глава 4. Западня времени

Заснула Ксения перед рассветом. Разбудили ее шаркающие по кухне шаги и бряканье посуды, тетка готовила завтрак и бурчала себе под нос.

Тут Ксения вспомнила, что мать звала родственницу «тетка Шурка», а как ее зовут полностью, она не то, что не помнит, но может никогда и не слышала. Да, ситуация.

Бабка заглянула в комнату, и девушка смогла ее рассмотреть. На ногах обрезанные валенки на толстые носки, байковый халат поверх нательной рубахи, безрукавка, шаль на плечах, платок на голове повязан сзади. Ходит плохо, еле ноги переставляет, грузная. На глазах очки, губами что жует, как будто тренируется перед тем, как рот открыть. Одним словам, ужас.

— Долго спать собралась, деука? Я уже оладьев напекла, иди, завтракать будем.

Ксения встала, при дневном свете рассматривая дом. От матери она слышала, что дом был старинный, купеческий, еще дореволюционный, пра-пра-деда, купца Рузаева. То, что дом старый, было видно — штукатурка на потолке потрескалась, отопление печное, на цилиндрической печи стародавние выгнутые чугунные дверцы. Когда то, лет тридцать назад, стены оклеили обоями — теперь рисунок был почти не виден. Первый этаж ушел в землю, окна невысоко над тротуаром, двери все деревянные, тяжелые. Комнаты маленькие, окна с арочным верхом, но тоже игрушечные, низ в белых до синевы прорезных занавесках-задергушках.

— Иди в ванную и туалет, я пока чай налью, — поняла ее замешательство бабка. Ну как же к ней обращаться-то?

Девушка привела себя в порядок и вернулась на кухню. Чай и оладьи уже были на столе, к оладьям тетка поставила разное варенье, сметану.

— Так я вчерась не разобрала со сна, ты Мареина дочка али Валюхина? Звать то тебя как, не помню уж, — обстоятельно начала бабка, швыркая чаем. Девушка решила воспользоваться бабкиным беспамятством, и все же представиться Тамарой — вдруг надо будет паспорт показывать.

— Томкой, — пробуя легенду, сказала девушка, — Валентины дочь.

— Как там твои родители? Батька-то спился, поди, совсем? Я твоей матерёнке говорила — куда за голожопого пошла, да еще увез к черту на кулички. Не слухала, сейчас, поди, мотат сопли на кулак.

Ксении надо было как-то задержаться у бабки, домой-то нельзя. А как это сделать? Надо попробовать вызвать у бабки жалость. И девушка решилась, и начала свой «печальный» рассказ — о якобы пьющем отце, разводе родителей, своих страданиях, выдуманном замужестве матери, хамоватом отчиме. Уши горели от стыда, Ксения надеялась, что слепая старуха не разглядит ее жаркий румянец. Врать она не умела, поэтому боялась запутаться. А бабка, как назло, все задавала вопросы, вразброс, то она одно не поняла, то другое.

Бабка слушала, жевала губами, глаза ее за очками были мутными и бессмысленными. Девушке казалось уже, что все зря.

— Баб Шура, можно я поживу у вас? Идти-то мне некуда. На тот год пойду учиться, съеду от вас. Я буду вам по дому все делать, работать пойду…

— Баб Шура значит… ты вон, поди, глянь в окно, в той комнате, поди-поди…

Ксения вышла в проходную комнату, где ночевала, там окна были на двух стенах — два в улицу, и одно на соседний дом. Подойдя к нему, и выглянув из-за занавесок, девушка узнала дом тетки — он был соседним. Почти такой же, кирпичный и вросший в землю, только на крыше флюгер, в виде льва на задних лапах, сделанный еще в прошлом веке. Ночью она просто перепутала дом! Как же так…

— Ой, простите, как же так, я дом перепутала. Я же видела номер дома -16? Сейчас, соберусь и пойду к бабе Шуре, вы меня простите, пожалуйста.

— Не шешнадцать, а восемнадцать у меня. Тёмно было, вот и не разглядела. Да ты не только дом перепутала, ты, похоже, мозги свои перепутала, сидишь тут, про отца брешешь, бесстыжая! Он Шурке до последнего помогал, и деньгами, и крышу менял, это мать твоя глаз не кажет. Твои фотографии, да Валькины, привозил, я видела у Шурки. Помню я тебя хорошо — Ксения ты, Валентины дочь. Так что, рассказывай правду, беда ли, или от лукавого к бабке явилась? На наследство целишь? — тут Ксения увидела, что бабка преобразилась — взгляд за очками стал острым, проницательным, речь более связной, руки перестали трястись, и на губах застыла усмешка.

— Нет, бабушка, мне ничего не надо, мне пожить надо пока, скрыться, — теперь девушка совсем упала духом, было так стыдно, что в жар кинуло всю с головы до пят.

— Тетка Клава я, не помнишь, поди? — она сняла очки, подняла голову, цепкий взгляд прошелся по девушке, — Шурка подружка моя, всю жизнь вместях, да померла она. Скоро полгода как схоронили, думала, ты дом делить приехала.

Тетку Клаву, бой-бабу, с вечной беломориной во рту, громкоголосую и энергичную, Ксения вспомнила. Она действительно была тогда, в детстве, в доме тетки Шуры, даже дала поджопника разок, когда маленькая Ксения полезла в сервант, за теткиными «сокровищами» — шкатулкой с бижутерией. Ксения играла в свадьбу царевны, а короны не было. Вот и нужен ей был теткин браслет, вместо короны он отлично бы подошел кукле. Воспоминания вызвали улыбку, и девушка решилась.