Без права на развод (СИ) - Шагаева Наталья

После похорон нам пришлось вернуться к родителям. Они продали бабушкину квартиру и некоторое время сорили деньгами. В какой-то момент Дашке удалось стащить у них часть суммы. Она украла, но признаваться родителям никак не хотела, сваливая все на собутыльников. Какое-то время мы с сестрой на эти деньги жили. А потом умерла мама…

Ее сердце не выдержало очередного запоя. Так, наверное, плохо говорить, но мне было ее не жаль, я даже не плакала на похоронах. Просто никаких чувств не осталось. Алкоголь давно убил мою мамочку. А то, что осталось, напоминало некую отвратную и всегда дурно пахнущую оболочку.

Дашка билась в истерике, умоляя отца больше не пить. Но он нашел очередной повод заливать горе и через пару лет тоже умер, от рака печени. Слава богу, Дашка была уже совершеннолетняя и смогла отвоевать меня у органов опеки. Конечно, ей помог ее парень и связи его отца, но я была сестре очень благодарна за то, что мы все же остались вместе.

Денег на учебу у нас не было, да и времени тоже. Чтобы выжить, после окончания школы требовалось научиться чему-то еще, а потом уже зарабатывать на жизнь. Дашка закончила швейное училище, следом — курсы маникюра. Принимала клиенток дома, либо выезжала к ним. А я выбрала кулинарный техникум и стала кондитером. Всегда мечтала иметь свою пекарню или уютное кафе с выпечкой и сладостями.

Но это только мечты… Мечтами заработать сложно. А потому мы так и жили в обшарпанной родительской квартире. С горем пополам сделали там косметический ремонт и, как могли, зарабатывали на простую жизнь. Дашка — маникюром, а я — продавцом в кондитерской.

Я люблю свою работу. Когда вокруг пахнет ванилью, корицей, сливками и ягодами, кажется, что жизнь и в самом деле сладкая, и все вскоре будет хорошо…

Сестра принесла мне в больницу все необходимое, долго выспрашивая, что ещё нужно. Я отмахнулась от нее, солгав, что все хорошо, и процитировала слова доктора о том, что мне сделали простейшую операцию. Никуда не денусь, восстановлюсь. Попросила у нее купить мне витаминов и фруктов, а потом отправила домой. Нечего со мной сидеть и жалеть меня, словно я умираю. Нужно становиться сильнее, закалять и тело, и характер, иначе выжить в этом мире будет непросто. Доктор прав: я как комнатный тепличный цветок. А такие, как я, сейчас не выживают…

Вот уже четвертый день я находилась в больнице. Швы заживали, но ходить ещё было больно, да и голова постоянно кружилась, несмотря на то что я насильно пихала в себя отвратительную больничную еду. Постоянно хотелось плакать от своей никчёмности и беспомощности. Но по-настоящему я разрыдалась, когда одна из медсестер принесла мне из дома пирог, будто подкармливая. Хотелось спросить: что, настолько жалко выгляжу?! Она постоянно поговаривала, какая я милая девочка, и гладила меня по волосам, словно бродячего котенка. А мне было стыдно за то, что я такая. Конечно, мне девятнадцать лет, а я хожу в пижаме со звёздами, а сплю с мягкой игрушкой. Как только вернусь домой, выкину все это! Надо прощаться с детством и с наивными мечтами, что в один прекрасный день все изменится. Каждый в этом мире сам за себя.

— Самойлова, берите свои вещи и пошлите со мной. Вас переводят в другую палату! — кричит мне медсестра, приоткрыв дверь.

— Как в другую? Зачем? — ничего не понимаю, пытаясь подняться с кровати. И это сложно сделать быстро — каждое движение отдает болью.

— Распоряжение заведующего! — отвечает шустрая женщина. — Ой, горе ты мое, — качает она головой, подходя ко мне, помогает встать, а затем сама собирает мою сумку, складывая в нее сменную одежду, сок, чашку и средства гигиены.

— Бери своего зайца и пошли.

— Это не заяц, — отвечаю я, подхватываю игрушку и бреду за медсестрой. Мы идём в конец коридора и входим в одноместную палату. Я даже не подозревала, что в этой больнице есть такие помещения. Небольшая палата, но обстановка здесь, как в дорогой гостинице. О больнице напоминает только стойка для капельниц. В остальном… Сторона солнечная. Здесь новая кровать, новое белье, пушистый плед, тумба из темного дерева, телевизор, холодильник, микроволновка. И отдельные душевая и туалет. Ремонт явно свежий, стены приятного мятного цвета, пахнет полевыми цветами, которые, кстати, стоят на тумбе в высокой вазе.

Ничего не понимаю, растерянно оглядываюсь по сторонам и переминаюсь с ноги на ногу. Я вроде экскурсию не заказывала.

— Ну, что встала, проходи, ложись, вещи я сама сложу, — командует женщина и начинает раскладывать мои вещи по полкам в тумбе.

— Это платная палата, — не спрашиваю, больше утверждаю, потому что отчаянно не понимаю, что происходит.

— Да, платная, — кивает медсестра.

— У меня нет на нее денег, я не просила…

— Слушай, если тебя сюда перевели, значит, все уже оплатили. И вести тебя будет не доктор, а сам заведующий.

— Кто оплатил? — не понимаю я.

— Ну откуда я знаю кто! — недовольно фыркает женщина. — Родственники, наверное. — Не могу стоять, присаживаясь на край кровати, сжимая мягкую игрушку. Дашка не могла оплатить такую сумму за услуги заведующего. У нее просто нет на это денег!

ГЛАВА 3

Валерия

Сижу в отдельной палате и не знаю, что думать. Я уже позвонила сестре, и она подтвердила, что ничего не оплачивала. Кто же это? Медсестры информацией не владеют, заведующего нет на месте. И я не знаю, что делать, ведь это все не может быть бесплатно!

На стене телевизор, пульт на тумбе. Но мне страшно его включать. Я вообще боюсь что-то здесь трогать. Там, за белой дверью, душевая кабина, и медсестра сказала, что я могу помыть голову, если постараюсь не намочить швы. Соблазн очень велик, но я не осмеливаюсь. Мне нужно знать, что происходит!

— Самойлова, ложимся, я тебе «вкусняшек» принесла, — в палату заходит медсестра с системами. «Вкусняшками» она называет капельницы, которые устанавливает на штатив.

— Мне не назначали никаких капельниц.

— Сегодня назначили. Ложись давай. Прокапаем тебя, сил наберешься, быстро восстановишься! — командным тоном говорит медсестра, и я медленно опускаюсь на кровать, принимая удобную позу. Женщина ставит мне капельницу, а затем переводит спинку кровати в полусидячее положение. Включает телевизор на стене и кладет возле меня пульт.

— Вот так будет веселее. А здесь кнопка, — указывает на стену. — Нажмешь, когда лекарство закончится, я приду и поставлю другую. Киваю, а сама думаю, как же кардинально поменялось ее поведение. Там, в общей палате, ей не было до нас дела, а здесь — столько заботы.

Беру пульт и листаю каналы на телевизоре, а сама ничего не вижу, думая только о том, каким чудом я здесь оказалась. В палату кто-то тихо стучит. Не успеваю ответить, как дверь открывается, и ко мне входит мужчина. Тот самый, который утром помог мне в коридоре.

— Добрый вечер, котенок, — кивает он, закрывая за собой дверь. На время теряю дар речи, хлопая ресницами. Он высокий, широкоплечий, статный, немного смуглый, с темными волосами, по-мужски очень привлекательный, из тех, кто знает о своей неотразимости. И глаза у него такого насыщенного кофейного цвета, красивые, глубокие, пронзительные, с блеском. На мужчине черные джинсы, темно-синяя стильная рубашка навыпуск с небрежно расстегнутым воротником. Мужчина из другого мира. Я таких никогда не видела вживую, только по телевизору или в кино. Я не разбираюсь в одежде, но тут сразу видно, что одна его рубашка стоит гораздо больше, чем весь мой гардероб.

— Здравствуйте, — отвечаю я, глядя, как он подходит ближе и ставит на тумбу бумажный пакет. По палате разносится запах его туалетной воды, и я невольно глубоко вдыхаю. Так тонко и одновременно насыщенно могут пахнуть только дорогие духи. До меня доносится аромат мускатного ореха, восточных специй и едва уловимый оттенок груши. Запах настолько дурманящий, что его хочется вдыхать вновь и вновь. Мужчина берет стул, двигает к кровати и садится рядом со мной.