Цена свободы – любовь (СИ) - Флёри Юлия

– Вот уж не думала, что эти русские имеют тайные мысли… Вся их жизнь утонула во грехе.

– Ты понимаешь, что вызвала на себя гнев Аллаха? – Нахмурилась Зулейка.

– Это чем ещё? – Искренне удивилась Алия, пытаясь спросонья разобраться с одеждой.

– Ты знаешь. И я знаю. А вот отцу не сказала, ему незачем знать.

– А пусть бы даже и узнал, что тогда?!

– Ты не почитаешь родителей своих. Это тоже грех!

– Я устала от тебя, Зулейка. Помолчи. – Алия устало закрыла глаза и старательно выдохнула. – Мне не за что его уважать. – Тихо проговорила. Так тихо, чтобы только она сама это слышала. Проговорила и горько усмехнулась.

– Нам нужно идти. Мы должны посетить праздник. – Зулейка растянула губы в ядовитой улыбке. – И это не приглашение – приказ!

Алия раздражительно качнула головой, но вместо ответной язвительности лишь выставила раскрытую ладонь перед собой и примирительно поджала губы.

– Иногда я тебя ненавижу.

– Я тебя тоже. – Услышала слова, которые Зулейка даже не пыталась скрыть и старательно стиснула зубы.

На чужом празднике легче не стало. Стоило Алие появиться, как подозвал к себе отец и отчитал при всех. Мерзкий старик по-прежнему считал, что ему всё позволено! Он её никогда не любил, никогда! Она была слишком похожа на своего деда. Она была слишком непокорна, чтобы простой пастух смог указывать ей, как жить, но пока Алия была зависима от него… Проклятые правила и насквозь проржавевшие устои не позволяли ей уйти. Ненавистная нищета не позволяя получить достойное образование и обрести такую желанную свободу.

А ведь она могла блистать, но, к сожалению, не могла себе этого позволить… Пытливому уму приходилось довольствоваться малым. Ничтожными урывками, чужими знаниями. С самого детства она с жадностью слушала рассказы матери. Теперь, когда мамы не стало, довольствовалась тем немногим, чем могла и хотела поделиться Зулейка. Мама умерла. В ту ночь Алия проклинала всё на свете и сжимала кулаки в ненавистном желании туда же отправить и отца. Но пока отец жив, она вынуждена томиться под его опекой, словно птица в клетке. Словно благородный ястреб в унылой клетушке размером с мышиную норку. И вот он очередной раз посмел ей пенять… Да будь оно всё проклято! И плевать, кто подберёт ключик к этой клетке! Пусть хоть русский, пусть хоть кто ещё, только бы поскорей!

Свои же мысли пришлось проглотить, едва ими не подавившись, когда Алия снова увидела его. Не такого, как там, на рынке. Другого. Хмурого, грозного, с печатью тяжёлых раздумий на лице. В вечернем свете он выглядел старше. Он выглядел жёстче, он казался каким-то недосягаемым. Тень усталости на лице, страшный отпечаток войны. И это не шрамы. Это понимание. Это принятие мира таким, каков он есть.

Русский сидел за столом и с недовольством на лице переговаривался с кем-то из своих людей. Он страшно скалился и громко смеялся над услышанными словами. Он не считал нужным заручиться поддержкой присутствующих. Хозяин как он и есть! Сам решал, кому говорить, а кому молчать. Даже вечно бурчащий глава смолкал перед ним и заискивающе заглядывал русскому в лицо, словно верный пёс. Такое его положение снова задело. Будто он её лично унизил, будто её лично перед фактом поставил!

Он одним своим присутствием держал в страхе добрую половину присутствующих. Другие не понаслышке знали, кто перед ними и держались ещё тише, ещё более отстранённо. Женщины, сидящие за столом рядом с Алией, тихо перешёптывались и только платок, что скрывал лицо, шевелился от их тяжёлого дыхания. Одна другой они наперебой рассказывали, как страшен русский пёс в гневе, сколько крови испробовал его кинжал, сколько невинных девушек он измазал грязью своего желания. И от этих слов, от этих рассказов ненавидеть его хотелось ещё больше. Эти голоса будто становились всё громче и громче. Они окутывали и обволакивали, точно ядовитый кокон. Они жалили, как тысячи пчёл, и вслед за ненавистью пришла боль. Незнакомая, непонятная. Она то порождала пламя, то окатывала нестерпимым холодом.

С отвращением к самой себе пришло понимание того, что это странное чувство… когда он смотрит на неё… это чувство хочется испытать вновь.

Щёки тут же вспыхнули, во рту пересохло. И ещё был страх. Страх того, что кто-то это её желание заметит, прочтёт в глазах, он тоже был, но он был слабее! Он был ничтожно мал и Алия посмотрела. Посмотрела и замерла: не человек… сам Шайтан сидел перед ней! Иблис! В глазах его адское пламя, на губах разрушающая бессмертные души улыбка. Та, что заставляет сойти с пути истинного. И губы его, что произносят сладкие речи, что шепчут, суля неземные блага, манили взгляд. Показалось, что она слышит его голос, что верит его обещаниям. Слабой, безвольной себя почувствовала.

– Ты что делаешь, Алия? Ты лишилась разума. – Как сквозь туман пробивался невыносимо мерзкий голос Зулейки. – Опусти глаза, сейчас же! Перестань, я прошу тебя! – Безумный шёпот вторгся в мозг и не желал уступать. – Все увидят, ты слышишь?! Сейчас все увидят… – Прозвенело в голове, и он отпустил. ОН ОТПУСТИЛ! Ведь вырваться самой у неё не хватило сил.

Алия всё так же сидела за столом. Те же голоса вокруг, те же недовольные взгляды. А у неё самой кулаки сжаты и зубы стиснуты до боли в челюсти. Спёртое дыхание, и нарастающая боль в голове. Она усиливается с каждым новым приливом крови. Ноет, щемит, распирает.

– Я хочу уйти. – Пробормотала Али как в бреду. Так, что сама себя не слышала.

Попыталась встать, а Зулейка, обеими руками перехватив, усадила обратно.

– Отец тебя засечёт. Вот увидишь – засечёт! Не смей вставать!

– Мне нехорошо. Дышать нечем.

– Знаю я причину твоих недомоганий. Задыхайся сейчас! И того гляди, чтобы кровью умыться не пришлось.

Алия болезненно поморщилась и глянула на прислужницу с отвращением.

– Когда уже отсохнет твой мерзкий язык?

– Ты рискуешь пробудить в нём зверя. Знаешь ведь, как это бывает. – Зулейка посмотрела со значением и Алия перетерпела тошнотворный приступ, а вот посмотрела, наоборот, раздражительно и зло.

– Я, наверно, не доживу до того дня, когда ты исчезнешь с глаз моих!

– Что ты делаешь с собой, а?

Алия, как только она в селении умела, задрала подбородок.

– Не причитай, Зулейка! Змеиное шипение удаётся тебе куда лучше!

В ответ на эти слова прислужница позволила себе рассмеяться и погладить ладонь Алии.

– Отошла, значит… Это хорошо.

Вскоре Алия всё равно ушла. Одной из первых, к слову. А, оказавшись в доме, словно от назойливых мух принялась отмахиваться от тех взглядов, которые до сих пор ощущала на себе. Они будто застыли, зависли в воздухе, они словно прикасались к ней, словно что-то шептали.

– Я сошла с ума. – Проговорила самой себе в темноте комнаты и крепко зажмурилась, опасаясь услышать ответ.

Но ответом ей стала тишина. Даже чуть позже вошедшая в комнату Зулейка молчала. Правда, не смог смолчать вернувшийся с праздника отец. Он кричал так, что совсем скоро у Алии зазвенело в ушах. Он кричал так, что сосуды в его глазах напрягались и лопались, уродливо заливая их кровью. Он кричал. А потом подошёл и ударил её. Впервые в жизни.

– А мне не больно! – Взорвалась криком и она… тоже впервые. Прокричала и возвысилась над стариком. Смотрела с ненавистью, проклиная. Его и весь его род. Смотрела так, что он услышал её мысли. Услышал и понял. – Мне не больно… – Проговорила с отвращением. – Больно было появиться на свет в твоей семье. – Проговорила, как выплюнула и сверлила взглядом до тех самых пор, пока не убрался.

Алия пригладила ладонями растрепавшиеся волосы и сделала несколько шагов по направлению к выходу из комнаты, но, приблизившись, развернулась и решительно тряханула головой.

– Ты только посмотри, Зулейка! – Зло рассмеялась она. – Он боится расстаться со своей никчёмной жизнью! – Выкрикнула Алия в пылу гнева. Услышала скрежет собственных зубов и ужаснулась той ненависти, что кипит внутри.

– Не гневи Аллаха, Али. Он выгонит тебя на улицу, и никто не заступится за тебя. Никто. Никто не возьмёт замуж. Никто не подаст руки, куска хлеба. Ты будешь побираться на площади. Этого ты хочешь?