Лиза Клейпас - Кареглазая моя
никогда не задерживался ни на одной работе больше чем на год-два.
Кроме нас с Софией существовали еще дети, единокровные и сводные братья и сестры.
Всех нас одного за другим Эли бросил. После случайных звонков или визитов он исчезал
надолго, иной раз на пару лет. А потом вдруг появлялся на короткое время,
притягательный и волнующий, полный интересных историй и обещаний, которым, как я
уже знала, верить нельзя.
Впервые я встретила Софию, когда Эли хватил удар, что было неожиданно для мужчины
его возраста и хорошего физического здоровья. Я прилетела из Нью-Йорка и нашла в
палате отца незнакомую молодую женщину. Не успела она представиться, а я уже знала, что имею дело с одной из дочерей Эли. Несмотря на темные волосы и сияющую кожу
цвета янтаря, полученные от матери, имеющей испанские корни, в тонких скульптурных
чертах женщины безошибочно угадывалось наследие нашего отца.
Она улыбнулась мне настороженно, но дружески.
– Я София.
– Эйвери.
Я неловко протянула в знак приветствия руку, но София в ответ подошла и обняла меня, и
я с глубоким волнением, чего никак не ожидала, поймала себя на мысли, что она моя
сестра. Потом посмотрела на лежавшего на больничной койке Эли, подключенного к
аппаратам, и не смогла заставить себя отстраниться. Так уютно себя чувствуешь с Софией, которая никогда первой не разожмет объятия.
Из всего обширного собрания отпрысков Эли и его бывших только мы с Софией
появились в больнице. Никого из них я не осуждала. И даже не была уверена, почему я
сама очутилась там. Эли никогда не читал мне сказок на ночь и не лечил ободранные
коленки, в общем, не делал ничего, что положено отцам. При его поглощенности
собственной личностью, времени для детей у него не оставалось. К тому же боль и гнев
покинутых им женщин затрудняли общение с детьми, даже если бы ему и хотелось.
Обычный метод Эли закончить отношения – завести интрижку на стороне и обманывать,
пока его не поймают на горячем и не выбросят вон. Моя мать так никогда ему этого и не
простила.
Однако мама наступала все на те же грабли, связываясь с обманщиками, лжецами,
лодырями, у которых на лбу было написано, кто они такие. В суматохе романов она успела
выйти замуж и развестись не единожды. Любовь принесла ей столь мало счастья, что
удивительно, зачем мама еще продолжала упорно ее искать.
В воображении мамы вина целиком лежала на моем отце, мужчине, который толкнул ее на
путь, обреченный на провал. Когда я стала старше, то не раз размышляла, не крылся ли
корень ненависти мамы к Эли в том, что они были очень похожи. Я находила немалую
иронию в том, что она работала временной секретаршей, кочуя из офиса в офис, от одного
босса к другому. Когда же ей в какой-то компании предложили постоянную работу, она
отказалась. Заявила, мол, слишком муторно делать одно и то же каждый день, видеть одни
и те же лица. В то время мне было шестнадцать, и я страдала многословием, поэтому не
смогла удержаться и не указать, что при таком отношении она бы никоим образом не
осталась женой Эли. Это спровоцировало ссору, в результате которой меня чуть не
вышвырнули из дома. По тому, как взъярилась мама, я поняла, что права.
Из своих жизненных наблюдений я вынесла, что чем ярче пылает любовь, тем быстрее
сгорает. Она не может выжить, когда кончается новизна, спадает эмоциональное
возбуждение и приходит время разбирать на пары носки из сушки или пылесосить диван
от собачьей шерсти, или выносить мусор. Я не хотела иметь ничего общего с такой
любовью: не видела в том смысла. Подобно действию губительного наркотика, взлет не
тянется чересчур долго, а падение оставляет после себя пустоту и жажду большего.
Что касается моего отца, то все женщины, которых он предположительно любил, включая
и тех, на ком был женат, были ничем иным, как перевалочным пунктом на дороге к
следующей. Он был одиноким странником на жизненном пути, и теперь этот путь
подошел к концу. Отца нашел на полу гостиной без сознания администратор жилого
комплекса, когда пришел проверить, почему Эли не явился продлить аренду.
Его увезли на скорой в больницу, но он так и не пришел в сознание.
– Моя мать не приедет, – сообщила я Софии, пока мы сидели в больничной палате.
– Моя тоже.
Хорошо понимая друг друга, мы обменялись взглядами. Ни одна из нас не спросила,
почему никто не явился попрощаться.
Когда мужчина бросает семью, боль от этого поступка выявляет все самое худшее в тех, кого оставили, еще долго после его ухода.
– Почему ты здесь? – собравшись с духом, спросила я.
Пока София обдумывала ответ, тишину нарушали лишь короткие сигналы монитора и
постоянное ритмичное «хуш-ш-ш» аппарата искусственного дыхания.
– Я из мексиканской семьи, – наконец ответила она. – Для нас родня и традиции – все.
Мне всегда хотелось быть частью семьи, но я знала, что другая. У всех моих двоюродных
есть отцы, а моего окутывала тайна. Мама никогда о нем не говорила. – Она перевела
взгляд на кровать, где лежал отец, опутанный трубками и проводами, которые поили,
кормили, регулировали дыхание и осушали. – Я видела его лишь однажды, когда была
маленькой, и он приехал нас навестить. Мама не позволила ему поговорить со мной, но я
бежала за ним, когда он шел к машине. Он держал в руках воздушные шарики, которые
принес для меня. – София отстраненно улыбнулась. – Я решила, что он самый красивый в
мире мужчина. Он привязал к моему запястью шарики, чтобы они не улетели. Когда уехал, я попыталась пронести шарики в дом, мама же сказала, чтобы я от них избавилась.
Поэтому я отвязала ленточки и отпустила шары, но загадала желание, когда они уносились
в небо.
– И ты загадала увидеть его снова когда-нибудь, – тихо сказала я.
София кивнула.
– Вот почему я здесь. А что насчет тебя?
– Подумала, что никто к нему не приедет. И если кто-то должен позаботиться об Эли, мне
бы не хотелось, чтобы это был какой-то незнакомец.
И София накрыла мою руку своей так естественно, словно мы знали друг друга всю
жизнь.
– Теперь нас двое, – просто сказала она.
Эли ушел в мир иной на следующий день. Однако потеряв его, мы с Софией обрели друг
друга.
В то время я подвизалась в сфере свадебной моды, но моя карьера зашла в тупик. София
