Сесилия Ахерн - Подарок

— О, я сильно сомневаюсь, чтобы они приехали забрать тебя к себе в дом. — Сунув руку в карман, Рэфи вытащил оттуда шоколадную конфету. Развернул ее, громко шурша оберткой в тишине комнаты. — Ты обращал внимание, что последними в коробке всегда остаются клубничные? — Он с улыбкой кинул конфету в рот.

— Ну, вы-то небось и клубничные сожрете!

— Твой отец и его подруга…

— Проститутка паршивая, — прервал его мальчишка и, наклонившись к магнитофону, добавил: — Можете и это записать!

— Вот для того, чтобы передать дело в суд, они приехать могут.

— Папа не посмеет, — хрипло сказал мальчишка и досадливо вскинул глаза на Рэфи.

— Но он подумывает об этом.

— Нет, неправда, — захныкал мальчишка. — А если так, значит, это она его науськивает. Сука!

— Скорее это из-за того, что в гостиной у него теперь идет снег.

— Ей-богу? Идет снег? — И снова это прозвучало очень по-детски. Глаза подростка расширились от радостной надежды.

Рэфи пососал конфету.

— Многие предпочитают шоколад кусать, грызть. По мне, так сосать вкуснее.

— Пососи-ка лучше знаешь что? — мальчишка тронул свою ширинку.

— Такие слова ты своим дружкам говори!

— Я не педик! — обиделся мальчишка. И тут же подался вперед, снедаемый детским любопытством: — Нет, серьезно, там у него в гостиной снег идет? Вот бы посмотреть! Опустите, а? Я бы только в окно глянул!

Рэфи проглотил конфету и, опершись локтями о стол, строго сказал:

— Осколки оконного стекла попали на десятимесячного ребенка.

— Да? — недобро усмехнулся мальчишка. Он откинулся теперь на спинку стула, но вид у него стал настороженный. Он тронул заусенец на пальце.

— Младенец находился возле елки, когда туда шлепнулась индейка. К счастью, обошлось без ранений. Я имею в виду ребенка. Индейка как раз пострадала. Думаю, для праздника она теперь не годится.

Мальчишка, похоже, ощутил некоторое облегчение и вместе с тем замешательство.

— Когда мама приедет забрать меня?

— Она уже выехала.

— Девушка с большими буферами, — согнув пальцы чашечками, он прижал их к груди, — уже два часа, как сообщила мне это. Да, кстати, что это у нее с лицом приключилось? Вы что, поцапались? Милые бранятся?

Рэфи не понравилось то, как мальчишка говорит о Джессике. Он нахмурился, но постарался сдержаться. Не стоит этот паренек его нервов! А рассказывать-то ему стоит?

— Наверное, твоя мать едет потихоньку. На дорогах скользко.

Мальчишка взвесил его слова и как будто забеспокоился. Он все теребил заусенец.

— Слишком уж большая была эта индейка, — проговорил он после долгого молчания. Сжал в кулаки руки на столе и опять разжал их. — Она купила такую же, как всегда покупала, когда он еще с нами жил. Думала, может, он вернется.

— Мама твоя на это надеялась, — проговорил Рэфи скорее как утверждение, чем вопросительно.

Мальчишка кивнул.

— Когда я вытащил ее из морозильника, у меня прямо в голове помутилось. Уж слишком она была громадная.

И опять молчание.

— Я не думал, что она разобьет стекло, — сказал мальчишка уже тише и глядя в сторону. — Разве можно себе представить, что индейкой высадишь окно?

Он вскинул глаза на Рэфи, и в них было такое отчаяние, что Рэфи, несмотря на серьезность ситуации, не смог скрыть улыбки — с такой искренней досадой это было сказано.

— Я хотел только напугать их. Знал, что они там собрались, разыгрывают семейную идиллию.

— Ну, теперь-то игра в идиллию кончена. Мальчишка промолчал, но словно расстроился, и Рэфи сказал:

— Но пятнадцатифунтовая индейка для троих — это немного чересчур, правда же?

— Знаете, этот подонок-папочка жрет дай бог как!

Рэфи решил, что зря теряет время. С него довольно. Он встал, чтобы уйти.

— Папина родня тоже каждый год приходила, — добавил мальчишка в попытке удержать Рэфи. — Но на этот раз они решили не являться. А нам вдвоем куда такую громадину! — вновь повторил он и покачал головой. Он отбросил притворную браваду и говорил теперь совсем иначе. — Когда же мама наконец приедет?

Рэфи пожал плечами.

— Не знаю. Наверное, когда ты выучишь свой урок.

— Но сегодня же Рождество!

— В Рождество тоже можно кое-что выучить.

— Уроки — это для малышей. Рэфи улыбнулся такому замечанию.

— Разве не так? — Мальчишка сплюнул, как бы обороняясь.

— Вот я сегодня получил кое-какой урок и выучил его.

— А-а, об отсталых и переростках я не подумал!

Рэфи направился к двери.

— Так какой же это был урок? — торопливо спросил мальчишка, и по тону его Рэфи понял, что он не хочет оставаться в одиночестве.

Помедлив, Рэфи обернулся, понурый, грустный.

— Неприятный урок, должно быть.

— Скоро убедишься: уроки другими не бывают.

Мальчишка сидел нахохлившись, расстегнутая куртка с капюшоном сползла с плеча, сквозь грязные длинные патлы проглядывали розовые ушки, на щеках — россыпь розовых прыщей, а глаза — синие, ясные. Всего лишь ребенок.

Рэфи вздохнул. Как бы до времени не отправили в отставку за этот рассказ. Он придвинул к себе стул, сел.

— Для записи, — сказал Рэфи, — рассказать это просил меня ты.

Начало истории

4. Наблюдатель за обувью

Лу Сафферну вечно надо было находиться в двух местах одновременно. В постели он видел сны. В промежутках между ними он перебирал в памяти события прошедшего дня, в то же время планируя день следующий, поэтому, когда в шесть часов утра раздавался звон будильника, он не чувствовал себя отдохнувшим. Принимая душ, он репетировал речи на презентациях, а иногда, просунув руку из-за банной занавески, отвечал на электронные письма на своем «Блэкбери». Завтракая, он читал газету, а слушая болтовню своей пятилетней дочки, одновременно внимал утренним новостям. Когда его сын, которому был год и месяц, демонстрировал, чему новому он научился, Лу всячески изображал интерес, а сам в это время напряженно размышлял о том, почему не испытывает к этому ни малейшего интереса. Целуя на прощание жену, он думал о другой.

Каждое его действие или свершение, каждый поступок, каждая беседа или мысль имели подкладкой нечто другое. Дорога на работу являлась одновременно совещанием по телефону. Завтраки мешались с обедами, обеды — с коктейлями перед ужином, а ужины — с выпивками после них, те же, в свою очередь… ну, это уж как повезет. А в случаях везенья, где бы он ни находился в этот вечер, в чьей бы квартире, в каком бы отеле или доме, с кем бы ни делил это счастливое времяпрепровождение, он, разумеется, спешил убедить тех, кто не разделял этого счастья, — а именно жену, — что находится в другом месте. Для них он задерживался на собрании, застревал в аэропорте, доканчивал составление какого-нибудь важного документа или стоял в очередной рождественской пробке — будь они неладны. Волшебным образом в двух местах одновременно.