Мария Воронова - Клиника верности
Глядя из окна на мокрые асфальтовые дорожки и пожухлые лужайки институтского садика, Жанна мечтала и о том, как ее студент быстро сделает карьеру, станет профессором. А как же иначе, ведь она будет самой верной его помощницей! Сначала его, конечно, распределят в какую-нибудь глухомань, Жанна последует за ним, несмотря на маленького ребенка. В деревне, в маленькой комнатке на троих, без света и горячей воды, они будут все сильнее и сильнее любить друг друга. А заодно приобретут бесценный профессиональный опыт, так что через три года обязательной отработки по распределению любая клиника откроет двери ее мужу. Она ни за что не станет попрекать его маленькой зарплатой, создаст все условия для работы над диссертацией… И через десять — пятнадцать лет, наполненных любовью и трудом, как знать, может быть, они будут ходить по этим дорожкам, уважаемые работники мединститута…
За несколько минут перед глазами Жанны проносилась вся ее будущая жизнь. «Господи, прошу тебя, сделай, чтобы все было именно так!» — энергично молилась она и бежала на пост работать.
Студенты большей частью работали в учебном классе, а в палаты ходили всей группой вместе с преподавателем. Им не разрешалось самостоятельно смотреть больных, тем более делать назначения, так что повода заговорить с приглянувшимся мальчиком у Жанны не было. Она выдумывала себе разные задания, чтобы лишний раз пройти мимо аудитории, каждое утро проводила полтора часа перед зеркалом, наводя красоту, и, не умея шить, сострочила себе новый халатик на стареньком «Зингере» комендантши общежития. Выкройку она взяла из «Бурды». Проведя выходной день в беготне по магазинам, отдала половину зарплаты за симпатичные белые сабо, выгодно подчеркивавшие легкость ее щиколоток.
Она строила дьявольские козни, лишь бы столкнуться с ним в дверях, замирая от ужаса — как бы студент не догадался, что она везде его караулит!
— …Простите, вы не дадите мне историю Перетуриной? — услышала она и почувствовала, что стул под ней закачался.
Жанна боялась поднять глаза, ведь раньше она не слышала его голос так близко. Вдруг это вовсе и не он?..
Руки задрожали так, что пришлось положить ладони на стол, и Жанна почувствовала, как краснеет.
— Если можно, — продолжал студент. — Мне только переписать анализы для учебной истории болезни. Я никуда уносить ее не буду.
— Конечно, сейчас!
Она неловко встала, стукнувшись бедром о край стола, и начала перебирать пачку историй. При этом так волновалась, что перелистала пачку три раза, прежде чем опомнилась и достала нужную историю.
— Пожалуйста.
Он, держа в руках пухлую книжечку, нерешительно огляделся.
— Садитесь. — Она указала ему на свой стул.
— А вы?
— Не волнуйтесь.
Она устроилась на табуретке с торца сестринского стола и придвинула листы назначений. Сейчас у нее по графику было чаепитие, листы она проверяла гораздо позже — мало ли какое озарение может посетить припозднившихся докторов, но разве можно уйти с поста, когда он здесь!
Студент в недоумении изучал историю. Стандартная история болезни представляет собой ворох подклеенных друг к другу кусочков бумаги, исписанных скверным почерком. Непосвященному человеку разобраться в ней еще сложнее, чем прочесть древнеегипетский папирус.
Жанна решила прийти на помощь:
— Смотрите, здесь анализы крови, здесь, в кармашке, все кардиограммы с описанием, а на первую страницу выносятся данные рентгенограмм.
Показывая, она потянулась к нему и вдруг с ужасом обнаружила, что глубокий вырез ее нового халатика находится прямо перед его глазами.
— Ой! — Она быстро села на свою табуретку и сблизила лацканы рукой. — Слушайте, а ей же еще УЗИ делали!
Студент странно смотрел на нее. Ласково, забавляясь ее смущением, но в то же время как-то оценивающе, что ли…
— Ах, УЗИ… — протянул он после долгой паузы. — Это очень интересно. А где результаты?
— Дайте, я найду… Вот!
— Спасибо.
Жанна внимательнейшим образом проверяла листы назначений, а студент переписывал историю. Они то и дело поднимали друг на друга глаза, встречаясь взглядами, быстро опускали головы и начинали писать, но тут же снова косились друг на друга.
Наконец листы закончились. Жанна растерялась. Встать невозможно, а просто сидеть без дела глупо. Она поднялась:
— Доктор, хотите чаю?
— А?
— Давайте сделаю вам кружечку.
Они не дождались, пока в стареньком чайнике закипит вода. Через десять минут, наскоро представившись друг другу, они самозабвенно целовались за шкафом.
Жанна была счастлива так, что болело сердце. Они с Ильей виделись почти каждый день. Если сосед по его или ее комнате в общежитии вечером уходил, шли туда, ужинали и целовались до головокружения, причем с каждым разом Илья становился все напористее. Правда, почти за каждый такой уютный, почти семейный вечер приходилось платить долгими прогулками по городу, ибо соседям тоже нужно было принимать гостей. Оба были легки на ногу, исходили весь центр Петербурга. Сидели в Румянцевском садике, спускались к Неве возле сфинксов, крепко обнявшись, чтобы спастись от холодного питерского ветра. Потом по Тучкову мосту переходили со светло-голубого Васильевского острова на мрачную Петроградскую. В самом начале Большого проспекта делали привал в кафе-мороженое. Пили скверный кофе и смеялись над покрасневшими от холода и ветра носами. Оба часто теряли перчатки, поэтому приходилось отогревать друг другу руки, дуя и растирая, а однажды Илья засунул ее руки себе под свитер и еле сдержал вопль, ибо они были очень холодными…
— …Ты завтра не работаешь? — спросил Илья. — Поедем к Ольге, у нее родители на даче.
Жанна вздохнула. Она не очень любила встречаться с ребятами из группы Ильи. Все они были из уважаемых медицинских семей, и Жанне чудилось, что они относятся к ней свысока. Участвуя в студенческих посиделках, она чувствовала себя неуютно. Мальчики не обращали на нее внимания, а девушки общались с ней как будто любезно, но Жанне казалось, что они ловят каждое ее движение, каждое неудачное слово, чтобы вдоволь посмеяться за спиной. Они были с ней нарочито внимательны, задавали вопросы про ее работу, но, слушая Жаннины обстоятельные ответы, хитро переглядывались и усмехались. Она, восемнадцатилетняя медсестра из Саранска, была для них чем-то вроде развлечения, как клоун на детском утреннике. Даже ее имя, казалось, служило им пищей для насмешек. «Ничего, все изменится, когда я стану женой Ильи», — утешала себя она.
Она не очень хотела идти к Ольге, но… Наступала зима, улицы были полны снежной каши, а сапоги совсем прохудились.
