Ольга Кентон - Ольга Кентон
— Что это? — спросила бабушка Насти.
— Счет за парковку, — сказала я и смяла бумажку в руке. Зачем этой бедной женщине знать, что сегодня она потеряла не только внучку, но и будущего правнука.
Я протянула ей куртку. Любовь Александровна взяла ее и стала гладить, повторяя одни и те же слова: «Моя девочка, моя девочка…»
— Вы знаете, мы с Настей не были близкими, как это представляют себе люди, говоря о бабушке и внучке. Но она была для меня самым дорогим мне человеком. Я потеряла ее мать очень рано…
— Боже! — ужаснулась я. — Злой рок.
— Нет, нет. — Рука женщины легла на мою ладонь и стала медленно ее гладить, словно она успокаивала меня, а не себя. — Вы меня неправильно поняли. Ее мать не умерла, она просто уехала. Она была очень красивой женщиной, знаете, такая завораживающая красота, поэтому мужчины всегда на нее обращали внимание. И когда Насте было три года, ее мама снова вышла замуж. За американца. Она была балериной, так же как и я когда-то. И вот представляете, возвращаюсь я однажды домой после выступления и застаю у себя в гостях дочь и внучку, вижу, в гостиной стоят чемоданы, Настины игрушки вываливаются из набитых пакетов, обувь разбросана на полу, деньги на тумбочке. И тут Ирина, ее мать, говорит мне: «Мама, мы к тебе ненадолго погостить, примешь?» Конечно, я не могла отказать. А утром я нашла записку — одна только фраза: «Пожалуйста, позаботься о Насте». Целый год мы не получали от нее ни одного письма, звонка. Она объявилась только под Новый год, позвонила поздравить, заодно сообщила, что вышла замуж, живет и работает в Нью-Йорке и в Союз уже не вернется. Настин отец тоже пытался принимать минимальное участие в ее жизни, но его больше интересовал алкоголь, который со временем и поставил точку в его жизни. Так Настя и росла на моих руках, постоянно со мной ездила по гастролям, но к балету почему-то сильной любви не испытывала. Ей больше нравилось примерять красивые пачки и прохаживаться в них по сцене, поэтому, когда ей предложили в четырнадцать лет контракт с модельным агентством, я не удивилась, что она согласилась, и отпустила ее в Париж. Можно сказать, что с этого возраста она живет самостоятельной жизнью. Наверное, это моя ошибка, что я так легко отпустила ее, надо было удержать… — и при этих словах Любовь Александровна сильно расплакалась.
Бабушка Насти еще какое-то время сидела с нами, воспоминания так и всплывали одно за другим в ее мыслях, и она рассказывала нам историю Настиной жизни. Потом я поняла, что Настя всю жизнь искала любви, которую недополучила в детстве и всю жизнь считала себя ненужной обузой…
Через пару часов Любовь Александровна решила поехать домой. Мы помогли ей поймать такси, донесли чемодан. Она пригласила нас на похороны. Мы согласились, а когда она уехала, поняли, что не взяли даже номер ее телефона или домашний адрес. Стало неловко.
Вернулись в приемную. В полночь вышел врач, оперировавший Даню. Он сказал нам, что операция прошла хорошо, но все зависит от следующих трех дней. У Дани были сломаны правая нога, несколько ребер, левая рука, но самым ужасным было то, что поврежден череп. Конечно, врач объяснял мне все специальными терминами, но как я поняла, во время аварии он ударился головой о лобовое стекло, произошло частичное повреждение черепа. Врач сказал, что на ногу и руку наложили гипс.
— Когда он придет в себя? — спросила я.
— Сложно сказать, думаю, дня через два-три. Хорошо, что его сразу к нам доставили, а то бы не спасли.
Глава XVI
Прошло две недели. Даня пришел в себя только через пять дней, вопреки прогнозам. К счастью, никакие области мозга не были повреждены. Но меня предупредили, что восстановление будет долгим и мучительным, особенно из-за ноги.
Я каждый день ездила в больницу, проверяла, не перевели ли Даню в бюджетный госпиталь. Денег я так и не смогла найти. Мне дали две недели срока, предупредив, что придется выплатить неустойку. Сумма была нереальная — несколько тысяч долларов, при этом с каждым днем она продолжала расти.
Но еще больше меня волновало то, как я скажу Дане, что Насти уже нет. Первые дни, после того как он пришел в себя, Даня ни о чем не спрашивал. Просто улыбался мне. Но однажды спросил: «Где Настя?»
— Ее нет.
— Она в другой больнице? — растягивая слова по слогам.
— Нет, Даня, ее нет.
— Ты… хочешь… — у него дрожал голос. — …Ее вообще нет? Она умерла?
— Да.
— Почему ты мне сразу не сказала?
— Я боялась, что это может тебе навредить.
— Уходи.
— Даня…
— Мне нужно побыть одному.
Я встала со стула и молча вышла. Как только закрыла дверь, услышала, как он скинул журналы со стола. На следующий день он был совершенно другим, как будто выздоровевшим, отрезвевшим. У него был пустой взгляд.
— Здравствуй, — сказала я.
— Здравствуй.
— Мне вчера позвонили из страховой компании, тебе возместят ущерб от разбитой машины. А счет за лечение нужно выплатить срочно, а то тебя переведут отсюда и подадут в суд.
— Меня это не волнует.
— А что тебя волнует?
— Ты прекрасно знаешь.
— Даня, прости, — я стала умолять его. — Я не хотела тебе говорить, а если бы у тебя случился сердечный приступ или еще что-то?
Разговор этот закончился ничем. Впрочем, меня это мало волновало сейчас, главное было достать деньги. Оставалось два дня.
Я сидела дома и искала по интернет-сайтам работу. К долгам за лечение Дани сегодня утром еще прибавились счета за оплату коммунальных услуг, не такие, конечно, гигантские, но и на их оплату у меня не было денег. На кредитной карте для экстренных случаев, которую мне сделал Даня совсем недавно, словно чувствовал, деньги уменьшались день ото дня — недалеко было до блокировки. Я очень надеялась, что его скоро выпишут, но в то же время плохо себе представляла, что будет после этого. Нанимать сиделку? Во сколько это обойдется? Друзья уверяли, что будут помогать. Но они же не смогут целый день проводить с ним. А ему нужен постоянный уход, специальное питание, гимнастика, массажи. Даня просил меня найти агента и продать квартиру, но я считала, что это неправильно. И для меня это означало полный крах, значит, мы не могли найти выход из ситуации, а ведь всегда находили. Какой ужас будет, если мы лишимся квартиры. Здесь прошли самые лучшие годы нашей жизни, тут мы были счастливы, были вместе.
Я ничего не нашла. Мое состояние было на уровне истерики, отчего всегда повышался аппетит. Я достала из морозилки кусок пиццы и поставила ее в духовку. Это уже была вторая за день. Первая — на завтрак. Пока пицца запекалась в духовке, я открыла холодильник в поисках чего-нибудь вкусного. На полках стояли: два творожка, один из них просроченный, бутылка бальзамического уксуса, высохший до белизны пучок кресс-салата, кусок сыра, начатая бутылка сливового вина, пара яблок… и — о чудо! — в каком-то из отделений я нашла две шоколадные конфетки. Все остальное место занимали лекарства, кремы и лаки для ногтей. Я взяла эти две конфеты, заварила зеленый чай с жасмином и легла на диван, закрыв глаза, чувствуя подступающую панику. «Что делать?!» — проносилось в моих мыслях, наверное, чаще, чем на страницах романа Чернышевского.
