Барбара Брэдфорд - Женщины в его жизни
– Это еще неизвестно, – возразил Вилли с неясным подтекстом.
– Да, да, наверняка. Честно, Вилли. Герр Вестхейм сказал мне, что легче получить въездную визу в страну, когда ты в ней уже фактически находишься. Визу для другого лица, я хочу сказать. Он в таких делах понимает. Он ведь банкир, не забывай про это. – Тедди сделала паузу, глубоко вздохнула. – Моя тетя Кетти в Лондоне пытается достать для меня въездную визу в Англию, – выложила она наконец свой главный козырь, чтобы уговорить его.
Вилли с неподдельным удивлением уставился на Теодору.
– Отчего же ты мне не говорила раньше?
Тедди кусала губу.
– Прости меня, Вилли, конечно, мне надо было это сделать. – Она вздохнула. – Наверное, потому молчала, что не хотела тебе говорить, что могу уехать из Берлина раньше тебя, и еще потому, что не люблю обсуждать то, что может и не произойти. Я на этот счет немного суеверна. Хотя тетя Кетти очень надеется. Да, вероятность есть, и немалая. – Последнее утверждение не слишком строго соответствовало истине, но Теодора улыбнулась и с воодушевлением продолжала: – Я дам тебе адрес тети Кетти до того, как ты отсюда уедешь, просто на всякий случай. Послушай, к тому времени, когда ты попадешь в Тель-Авив или Иерусалим или куда ты там отправишься, я, возможно, буду уже сидеть со своей тетушкой в Белсайз-Парк-Гарденс. Подумай об этом, Вилли. Это тебя подбодрит. – Она откинулась на спинку дивана и доверительно смотрела на него, всем выражением своего личика свидетельствуя искреннюю правдивость.
Вилли, сузив глаза, внимательно изучал ее.
– А ты уверена в том, что тетя Кетти сможет достать для тебя британскую визу?
– Да, конечно, у нее есть нужные связи, – быстро ответила Тедди. – Так что, как видишь, ты должен ехать в Палестину. Мы встретимся, когда закончится эта кутерьма… Герр Вестхейм говорит, что назревает война. – Поскольку Вилли молчал, она воскликнула преувеличенно весело: – Ну вот, Вилли, либо ты приедешь в Лондон, либо я в Палестину, и мы вместе отправимся в Америку!
Вилли улыбнулся первый раз с того момента, как приехал в замок.
– Америка! Да, Тедди, вот оно где, наше будущее. Замечательно помечтать об этом… о том, что ждет впереди и что будет нас поддерживать в разлуке. – Он обнял ее и привлек к себе. – Ты будешь писать мне письма? – спросил он с тревогой, крепче прижимая к себе.
– Каждую неделю, – пообещала Теодора, испытывая чувство облегчения оттого, что ей удалось уговорить его отправляться в Палестину без нее.
И она была счастлива от сознания, что если он будет там, то окажется вне опасности.
15
Максим сидел на диване в купе вагона поезда, глядя снизу вверх на отца.
– Папа, а почему ты с нами не едешь? – спросил он дрожащим голосом. До последнего момента ему не говорили о том, что Зигмунд остается в Берлине. И когда он узнал, на его детском лице отразилось острое разочарование, во взгляде карих глаз промелькнула тревога.
– Потому, Максим, что на следующей неделе я нужен в банке. Но как только покончу с работой, сразу приеду к вам в Париж, – рассказывал Зигмунд сынишке, чтобы успокоить его.
– А когда, папа?
– Приблизительно через две недели. И когда приеду, мы сразу же отправимся отдыхать на море.
– А куда, папа?
– На юг Франции – в Монте-Карло или в Канн. А возможно, мы поедем в Италию, в Сан-Ремо или даже на Корсику. Я обязательно выберу какое-нибудь теплое место, чтобы мамочка как следует отдохнула и мы с тобой хорошо провели время вместе.
Губы мальчика тронула улыбка, но тотчас погасла, и он жалобно проговорил:
– Папочка, ты приезжай поскорей. Пожалуйста!
– Конечно, малыш, я тебе обещаю, – сказал Зигмунд. – А теперь давай помогу тебе снять пальтишко: в купе довольно тепло.
Он спустил Максима на пол, раздел его и отдал пальто Тедди, которая положила одежку сверху на три их чемодана, лежавших на багажной полке. Зигмунд нагнулся и обнял уткнувшегося головой ему в плечо малыша. Они очень любили друг друга. Чуть погодя он отпустил его, улыбнулся и посадил обратно на диван. Поправил на нем синий бант, любящей рукой пригладил светлые волосенки.
– Будь пай-мальчиком, Максим, – сказал ему, улыбаясь, отец, – и заботься о маме и о Тедди тоже. Ты теперь вместо меня до тех пор, пока я не приеду к вам.
Максим кивнул с очень важным, почти торжественным видом.
– Да, папа, я буду, но ты не задерживайся долго, ладно?
– Ладно, ладно, я скоро. – Зигмунд опять нагнулся и поцеловал Максима, а тот обнял отца за шею и прильнул к нему.
Они никогда не расставались больше, чем на день или на два, и то, что отец остается в Берлине, тревожило и пугало его, несмотря на то что с ним в поезде были Тедди и мама.
Зигмунд еще раз обнял мальчика, но тут же отпустил и отвернулся, чтобы откашляться, быстро заморгал вдруг повлажневшими глазами, и ему не сразу удалось взять себя в руки. Поборов минутную слабость, он повернулся к Тедди и протянул ей руку. Она крепко ее пожала, и тут внезапный дружеский порыв побудил Зигмунда стянуть ее с дивана и сердечно обнять.
– Береги их, Тедди, теперь ты заменишь им меня. И себя побереги тоже, – уже спокойно сказал он, выпуская ее из объятий.
– Я буду стараться, герр Вестхейм, вы только не волнуйтесь.
Зигмунд кивнул и глянул на сынишку, неотрывно смотревшего на него.
– Тебе понравится ехать в поезде, Максим. Это будет для тебя целое приключение, и ты не успеешь оглянуться, как вы будете уже в Париже… Мамочка с Тедди поведут тебя смотреть Эйфелеву башню и всякие другие интересные места.
– Да… Папа, а бабушка с тобой приедет?
– Конечно, а как же.
Лицо Максима озарила веселая улыбка. Он был счастлив узнать, что бабушка приедет к ним на каникулы. Скоро все те, кого он любил больше всех на свете, будут снова с ним рядом. Он устроился поудобней на диване и взял деревянную лошадку, подаренную накануне отцом. Она была в точности, как обещанный ему пони. Папа так ему и сказал: «И пони у тебя будет очень скоро, обещаю тебе». Ох, как невозможно трудно ждать! Так чудесно иметь пони. Ему давно хочется пони. Летом он будет кататься на нем верхом в парке в Ваннзее.
Видя, что Максим занялся резной лошадкой, Зигмунд быстро вышел из вагона, чтобы сократить затянувшееся прощанье, столь болезненное для него и для всех. Душа его разрывалась, и он знал, что Урсула тоже с трудом сдерживает слезы. Она вышла вслед за ним из вагона; они стояли на перроне и разговаривали.
Максим прижался носом к стеклу и глядел на родителей. Но ему не было слышно, о чем они говорили, и потому он вернулся к своей деревянной лошадке и сидел, постукивая пятками по основанию дивана, пока Тедди не сказала ему строго, чтобы прекратил, и он сразу послушался.
