Рене Манфреди - Выше неба
Анна включила радио: звучали песни семидесятых годов. В соседней комнате Марвин начал подпевать, она присоединилась к нему, и они вместе спели песню, как до этого вместе выпили бутылку кока-колы.
К концу вечера Анна почувствовала, что что-то изменилось, – словно какое-то решение принято, только она все еще не знала – какое. Когда она посмотрела на часы, оказалось, что три часа просто пролетели, пока они с Флинн рылись по шкафам, передавая друг другу коробочки с украшениями, которые Анна не открывала с момента переезда.
– Я люблю готовить, – сказала Флинн, перелистывая старую поваренную книгу. Она надела старое платье, которое Анна хранила из-за нежных воспоминаний, со времен, когда они с Хью начали встречаться. К радости Анны, Флинн с воодушевлением копалась в вещах. Поппи никогда не волновали украшенияи или духи, которые у Флинн теперь были в изобилии.
– Видишь это колечко с бриллиантом? – Анна достала двухкаратовое кольцо, которое досталось ей от матери Хью. – Это принадлежало твоей прабабушке. Когда-нибудь оно будет твоим. Все эти драгоценности будут твоими.
– А когда? – спросила Флинн, добавляя очередной браслет к куче уже нанизанных на запястье.
– Скажи мне, Флинн, – спросила Анна, еще раз вспомнив, что Хью не любил охлажденные фрукты и напитки. – Если бы я сказала, что на кухне тебя ждет виноград, где бы ты стала искать – на кухонном столе или в холодильнике?
Флинн недоверчиво посмотрела на нее:
– На столе, зачем же держать его в холодильнике?
Глава VII
Девятый орден ангелов
На работе никто не знал, что Джек болен, – состояние здоровья было его личным делом, и он не собирался об этом рассказывать. Возможно, только Джейн догадывалась: недавно она начала спрашивать «Как у вас дела?» с неким намеком – похоже, уже поговорила со Стюартом. Однако Джек не переживал: в этом консервативном офисе, где водились и правые, и представители пуританской Новой Англии, ей было что скрывать, так же как нему.
Прошел уже месяц и восемь дней, как он ушел от Стюарта. Или, если точнее, с тех пор как ему указали на дверь. Его выбросили на обочину, выкинули, как использованную прокладку. Один месяц, восемь дней и двенадцать часов с того момента, как Джек был вынужден полагаться на жалость к самому себе, а не на помощь Стюарта, чтобы пережить ночь.
Сквозь открытую дверь его кабинета было прекрасно видно, как толпами входят сотрудники. Джек притворялся, что изучает биржевые сводки, и исподтишка наблюдал за поведением тех, кто проходит мимо. Ничего не изменилось – те кто всегда игнорировал его, так и продолжали игнорировать, а относившиеся по-дружески махали рукой как обычно.
В десять часов он взял трубку, чтобы позвонить Стюарту, но затем передумал. Джек уже звонил несколько раз – пятнадцать, если честно, – на первой неделе, но партнер вешал трубку, как только слышал его голос. Два дня назад Джек оставил сообщение на автоответчике, в котором просил Стюарта позвонить ему на работу, если вдруг тот захочет поговорить. Сейчас, разбирая кучу папок на своем столе, он думал, что, возможно, сделал ошибку. Стюарт мог подумать, что у него уже был кто-то еще, и поэтому Джек не оставил свой домашний телефон. «Я такой идиот!» – И он сильно ударил кулаком по столу. Почему просто не сказать, что у него все еще нет домашнего номера? Джек знал, как Стюарт подозрительно относился к его работе. «Какой идиот!»
Молли, его секретарша, появилась в дверном проеме кабинета:
– Тебе что-нибудь нужно? Я была в наушниках. Извини.
– Нет. Я разговаривал сам с собой. – Он махнул рукой. – Продолжай в том же духе.
После ухода от Стюарта Джек два дня провел в отеле. Неплохое временное пристанище: дешевле, чем снимать квартиру, кроме того, там были горничная, спортзал и забитый выпивкой бар. Бармена звали Эйс, и Джеку хотелось остаться здесь именно потому, что это имя звучало так по-голливудски. Даже сам Роберт Митчем был бы доволен, если бы коктейли ему приносил парень, выглядевший почти как актер. Но в конце концов в отеле Джеку сделалось еще более одиноко. В вестибюлях и коридорах сновало множество помешанных на деньгах молодоженов, слишком бедных, чтобы позволить себе поездку в Канкун; толстых, лысеющих бизнесменов, недавно разведенных женщин с безнадежно потерянной талией. Общество было угнетающим. Однажды бессонной ночью бродя по улицам, Джек наткнулся на пансион с объявлением о сдаче комнат на неделю и на следующий день снял весь третий этаж – шесть комнат, донельзя грязных. Однако он почувствовал уединение и пространство; это стало первой причиной, почему он остался жить в этой грязи, другой причиной было то, что он мог оградиться от всех. Джек попросил хозяина покрасить комнаты. Предпочтительно не совсем в белый цвет, а в какой-нибудь пастельный оттенок.
– А? Покрасить? – спросил хозяин пансиона. – Что?
– Покрасить. Краской. Таким жидким цветным веществом, которое наносят на стены.
– Покрасить? – повторил тот.
– Вы не могли бы прийти и выкинуть весь хлам? – в итоге сказал Джек.
– Да-да, все будет убрано.
Конечно, от прежних обитателей комнат осталась куча старья. Джек был одновременно раздосадован и заинтригован следами тех, других жизней. Здесь были неисправные электроплитки и разбитые кружки, порванные рубашки и испачканные, продавленные матрасы, в одной из комнат лежало множество игрушек, все они были или сломаны, или испорчены. Он нашел шесть книжек «Посмотри и скажи», и ни в одной животные не издавали верные звуки: в первой свиньи мычали, в другой кричали по-ослиному. Но больше всего ему понравилась та, где слоны верещали, как мартышки, а обезьяны рычали, словно львы. Несколько кубиков «Лего» были разломаны, и во всех экземплярах «Монополии» недоставало денег или собственности. Джек чуть было не позвонил Стюарту в первый же вечер, чтобы рассказать ему о неудачливом продавце игрушек, который прежде жил в этой комнате, но потом струсил. Джек очень скучал по своему другу. Забавно – он никогда бы не подумал, что все окончится так, что он потеряет дорогу домой, как сломанная заводная игрушка.
Как бы то ни было, в пансионе он получил то, чего хотел – уединение. Ту особую изолированность от всех, которую можно почувствовать только в месте, населенном людьми временными и неприкаянными. Никто его не замечал, и никого не интересовало, кто он такой. Не нужно было здороваться с соседями в лифте. Никто от него ничего не ожидал. Воздушный матрас и кое-что из туристского снаряжения, которые он купил, делали жизнь более чем комфортной – с точки зрения философии дзен. Стюарт отправил Джеку в офис его вещи, среди них костюм от Армани и пять лучших рубашек. У Джека была пара джинсов и единственный свитер, все еще пахнущий стиральным порошком, которым пользовался Стюарт.
