Галина Лифшиц - Новый дом с сиреневыми ставнями
Когда настало время частушек, Нинка пропела на злобу дня:
Дядя Ваня из КазаниВдруг очнулся в Мичигане.Вот какой рассеянныйМуж Сары Моисеевны!
Выехали благополучно одни. Зажили, как и мечтали, у моря. Буся заранее выучила иврит. Она в качестве профилактики старения мозга постоянно учила языки. Вот пригодился и иврит. На своей «истерической», или «доисторической», родине, как выражалась любящая шутку Рахиль, она оказалась востребованной: давала консультации, читала лекции, встретила многих коллег, с которыми сообща устраивала научные конференции. Они действительно принялись путешествовать, методично, страну за страной объезжая Европу.
И вот однажды в израильской квартире Рахили и Серафима раздался звонок. Надо сказать, что к тому времени старики слегка поменяли свою фамилию. Она у них стала двойной: Боголеповы-Гиршман.
– Я твою фамилию носила, поноси и ты мою, – постановила Рахиль.
С чего бы Серафим стал возражать?
Так вот. Им позвонили. Некая дама. Представилась Айрин Фишер. Спросила, на каком языке им легче беседовать.
– Да какая разница, на каком вы говорите, на таком и будем.
И заговорили они на английском.
Айрин сообщила, что она американка, живет в Нью-Йорке и вообще – известная писательница.
– Это вы так решили или все уже говорят? – уточнила Буся, никогда не слышавшая имени писательницы, хотя новинками литературы всегда считала своим долгом интересоваться.
Айрин не обиделась, а стала хохотать. Потом объявила, что уже чувствует, но все-таки хочет уточнить: не говорит ли она случайно с Рахилью Гиршман, а если да, то они – близкие родственники.
И тут в блестящей натренированной памяти Рахили всплыла и заискрилась фамилия Фишер. Могло, и очень даже могло, быть правдой утверждение этой самой Айрин по поводу родства. Потому что у Моисея, папы Рахили, была старшая сестра Басечка. Вот эту Басечку выдали замуж за Геселя Фишера, она родила несколько сыновей подряд, а потом Фишер, испугавшись погромов, увез семью в Америку. У Рахили, кстати, сохранилась фотография, где нарядная Басечка, Гесель и их многочисленное потомство сняты в фотостудии Нью-Йорка, о чем свидетельствует штамп на картонной рамочке. Фото, датированное 1912 годом, было единственным свидетельством возможного американского родства.
Короче, вы будете долго смеяться, но у Айрин имелось точно такое же фото. Она, оказывается, давно искала представителей своих российских корней, и вот – счастливый случай.
– Ну да, счастливый случай, что у нас пенсионеры голодают, – мрачно подтвердила Рахиль, – спасибо перестройке.
Айрин тут же вызвалась помочь. Она, мол, и искала русских родственников, чтоб помочь. Настоящая американка. Правда. Без иронии. Они всегда стремятся помочь, не всегда, впрочем, понимая, кому и зачем протягивают руку поддержки.
Помощь, спасибо, не требовалась. А родственное общение с внучатой племянницей – конечно, да.
Айрин была Басечкиной внучкой, дочкой одного из сыновей Фишеров, родившегося уже в Нью-Йорке. Таким образом, у Тани образовалась американская кузина.
Рахиль, пообщавшись с Айрин, нашла ее вполне достойной родней. И правда – писательница. Внешне интересная. Стройная, пышноволосая. Нос немножко подкачал, фишерский нос. И груди совсем нет, непонятно, в кого такое. В остальном родная кровь.
Айрин на радостях прилетела в Москву. Она была на десять лет старше Тани, но благодаря худобе и какой-то мальчишеской угловатости казалась ее ровесницей. Сначала ее можно было посчитать даже хрупкой и нуждающейся в защите, так умело она поводила острыми плечиками, так мягко говорила. Но американская закваска лезла наружу, когда надо и не надо. Она явно искала приключений и новых тем для своих книг. Она старалась быть там, где горячо. И в этих горячих точках находила себе любовников.
Айрин была замужем. Но это делу не мешало. Замужество – другая сторона жизни. Любовники – это для энергетического обмена и творческих импульсов. В начальные времена перестройки ей удалось заполучить в любовники известного петербургского музыканта. Это был замечательный трофей ее коллекции. Взамен Айрин помогла растерявшемуся от эпохи перемен исполнителю сделать запись в престижной звукозаписывающей фирме, благодаря чему у него произошел головокружительный взлет карьеры на Западе: появился отличный устроитель концертов, от приглашений не было отбоя, от желающих брать у него уроки – тоже. Айрин, вспоминая этот период своей страсти к музыканту-исполнителю, жаловалась, что любовник ее женат на ужасно неприятной женщине, которая не оценила помощи американской подруги своего мужа и почему-то скандалила.
В результате этих вздорных скандалов произошло отдаление любовников, а позднее и полный разрыв, что Айрин расценивала как совсем уж черную неблагодарность и предательство со стороны музыканта. Однако утешение было не за горами. К счастью, в тогда еще не оккупированном американцами Ираке разгорался конфликт с курдами. Айрин грудью встала на защиту этого гордого маленького народа, и не зря. Ей в результате обломился невероятно горячий партнер, в перерыве между любовными играми очень трогательно оплакивавший курдскую трагедию. В результате остались довольны оба. Айрин чувствовала себя востребованной женщиной, ее любовник получил помощь американских конгрессменов и перевез в Штаты всю свою семью, включая жену и многочисленное потомство. Тане Айрин рассказывала все, как родной. Еще бы, они же сестры! Потом внимание ее постепенно переметнулось на Олега. Таня не возражала: Олегу нужно было хорошенько попрактиковаться в английском, с которым у Тани проблем не было. Вот они с Айрин и практиковались. Айрин удобно устраивалась у них в гостиной: садилась на диване по-турецки, распускала волосы, хохотала. Олег сидел напротив, стараясь непринужденно общаться. Тане сексуальные пассы Айрин казались убого смешными, все обставлялось слишком по-киношному, никакой оригинальности, самобытности и новизны не было в заученных жестах опытной обворожительницы.
Были с Айрин связаны и определенные судьбоносные моменты в истории человечества. В сентябре 2001 года Таня и Олег гостили у Айрин в Нью-Йорке. Город их потряс. Когда они вошли в дом на Манхэттене, на двадцать пятом этаже которого находилась квартира Айрин, они были потрясены и мраморным холлом, и его размерами, и позолотой, и статуями: ну вылитая станция Московского метрополитена «Площадь Революции». Темнокожий красавец консьерж весело приветствовал гостей миссис Фишер, а на вопрос, можно ли им будет ночью без проблем попасть в дом (они собирались заглянуть в несколько ночных клубов), шумно воскликнул: «Ребята! Вы же в Нью-Йорке! Здесь все можно!» Это были последние дни беззаботной и доброй Америки, несколько наивно доверяющей и своим, и чужим. Десятого сентября Таня с Олегом улетали в Москву. В последний раз оглянулись из заднего окна такси на башни-близнецы. Вечер был сияюще-розовым. Нью-Йорк был прекрасен, как только что сбывшаяся мечта. Едва прилетев в Москву и добравшись до дома, они узнали, что башен больше нет.
