Андрей Анисимов - Мастер и Афродита
– Жена в санатории. У меня гостиная пустая. Там два дивана. Вот и выспитесь, а сейчас помойтесь с дороги – и к столу. У нас сегодня и горячую водичку дали.
– Неудобно беспокоить, – возразил Константин Иванович. Лена тоже было открыла рот, чтобы выразить свои резоны, но человек-булка говорить не дал:
– Слушать ничего не хочу. Для меня гости в радость, а особенно москвичи. Кто раньше в ванную?
Спорить было бесполезно. Темлюков отправился в душ первым, поскольку принимал эту процедуру быстро. Лена нежилась дольше и оказалась в очереди второй.
Странные совпадения часто преследовали Темлюкова по жизни. Вот и сейчас он попал в гости к главному врачу легочного санатория. Мало этого, санаторий находился недалеко от Гурзуфа, любимого места Темлюкова в Крыму. Человека-булку звали Тихоном Федоровичем, и фамилию он имел Слоник. На Украине это была весьма известная фамилия. Один из Слоников капитаном водил китобойную флотилию по морям-океанам, другой сидел высоко в киевских начальниках, а Тихон Федорович управлял санаторием, который имел мировую известность. Доктор Слоник, человек необычайно доброжелательный и совершенно лишенный спеси, принял в деле Темлюкова и Лены самое горячее участие. Он за ужином ознакомился с диагнозом бывшей жены Темлюкова, а уже в семь утра следующего дня они катили на персональной «Волге» директора санатория в Гурзуф. Машина вертела серпантин по шоссе Симферополь – Ялта, обгоняя грузовики и важно плывущие троллейбусы. Темлюков смотрел на море, горы и улыбался.
– Чему ты улыбаешься? – спросила Лена.
– Своей везучести, – ответил Темлюков, – Да, ты вроде волшебника, – согласилась Лена. – Наколдовал нам Тихона Федоровича. Я чувствую, что такой человек маму в беде не оставит.
– Вы про меня? – расплылся Слоник и развернул к ним с первого сиденья свою круглую тушку. – За маму, душенька, не беспокойся. Поставим на учет и пролечим как надо. А в Крым ее надумали везти правильно. Болезнь эта поганая, очень редкая. Думаю, что на всем земном шаре не более тысячи случаев с подобным диагнозом. В Крыму маме будет легче.
– Вы, доктор, думаете, что мама никогда не сможет вернуться в Москву? – спросила Лена. Спросила и замерла, поняв, что из уст этого круглого, улыбчивого человечка сейчас прозвучит приговор.
– К сожалению, думаю, что так… – ответил Тихон Федорович и стал глядеть в окно.
– Эта болезнь.., неизлечимая? – с дрожью в голосе спросила Лена.
Тихон Федорович словно нехотя оторвался от созерцания дорожных пейзажей, и Темлюков увидел на широком добром лице трагически печальные глаза.
Это были глаза человека, так и не сумевшего привыкнуть к чужому горю.
– К сожалению, думаю, что так, – слово в слово повторил свой предыдущий ответ доктор Слоник.
Константин Иванович сжал руку дочери и почувствовал, как дрожат ее пальцы.
Не доезжая санатория, машина доктора остановилась у беленого домика с кирпичными воротами. Водитель посигналил, и из ворот вышла пожилая женщина в резиновых калошах на босу ногу. При виде доктора ее мрачное лицо вмиг изменилось. Женщина заулыбалась и бросилась пожимать Тихону Федоровичу руку.
– Вот покупателя тебе привез, – сказал Слоник, указывая на Темлюкова.
– Что ж, милости просим, смотрите дом, сад, все, что хотите. Федорович плохих людей не привезет.
Домик, утопающий в винограднике, оказался чистеньким и уютным. Из небольшой гостиной двери вели в спаленки и на террасу. Спаленок было две. Никелированная кровать с горкой подушек напомнила Темлюкову родовое гнездо его Шуры. В памяти промелькнул эпизод ночи в Матюхине, и Константин Иванович невольно покраснел.
Женщина просила пятнадцать тысяч. Таких денег у Темлюкова уже не осталось.
– Я вам добавлю, – неожиданно предложил Слоник.
– Спасибо, но в долг взять не моду. Профессия художника подразумевает отсутствие стабильных заработков. Иногда густо, иногда пусто.
– А сколько у вас есть? – поинтересовалась хозяйка.
– Тринадцать тысяч, – ответил Темлюков.
– Берите дом. Раз вас ко мне привел Тихон Федорович, уступлю.
Хозяйка пересчитала деньги, и все присутствующие скрестили руки. Доктор Слоник помог оформить приобретение. Он вместе с Темлюковым и Леной посетил кабинет местного начальства, и через полчаса все формальности были завершены. Авторитет доктора в местном обществе был необычаен. Обедали Темлюковы уже в санатории. Доктор предложил им остаться на ночь, но Лена волновалась за мать и торопила с отъездом. В Симферополь они вернулись на троллейбусе. Дом оформили на дочь, потому что личное присутствие владельца для нотариуса оказалось необходимо.
– Вот ты и домовладелица, – улыбнулся Темлюков. Но Лена оставалась грустной.
Прошлой ночью, перед сном, в гостиной Слоника Константин Иванович пытался поговорить с ней по душам. Когда уже потушили свет, он спросил Лену:
– Почему ты не пришла в мастерскую, узнав про болезнь мамы?
– Не хочу видеть твою сожительницу, – ответила дочь.
– Ты же ее совсем не знаешь, – сказал Темлюков.
Лена долго молчала, потом вздохнула и отрезала:
– И не хочу знать. Прости, папа, я тебя не осуждаю, но мне так легче.
В Симферополь вернулись к вечеру. Васильчиковы на сей раз оказались дома. Супруга Светлана сильно раздобрела, а малец Саша превратился в бравого парня. Темлюков подметил, как бывший солдат заинтересованно поглядывает на его дочь. «Вырос Сашок», – констатировал для себя Темлюков. В пожарном порядке отметив встречу, – до московского рейса оставалось два часа – хозяева и гости на такси поспешили в аэропорт.
Обнимая москвичей на прощание, чета Васильчиковых заверила Константина Ивановича, что Темлюков может не беспокоиться. Они встретят и дочь, и больную мать, когда те приедут селиться в своем гурзуфском доме.
– Довезем, устроим, все будет путем, – повторял повеселевший Васильчиков, тряся руку Темлюкова.
В Москву прилетели ночью. Константин Иванович довез дочку до подъезда и, не отпуская машину, поспешил к себе в мастерскую. Он впервые оставил Шуру одну и, хоть прошло не более двух суток, за нее волновался.
Заметив, что в окнах мансарды темно, Темлюков решил, что Шура спит. Ключа он не взял, поэтому пришлось стучать. Сперва Константин Иванович похлопал о дверь ладошкой. Реакции не последовало.
Тогда он забарабанил кулаком, с каждым разом все громче. Вновь тишина. Ударил несколько раз ногой.
«Не может же девушка так крепко спать, – подумал он. – Небось боится открывать ночью». Темлюков спустился вниз, вышел на улицу и без монеты, двухкопеечной для автомата он в кармане не нашел, набрал свой номер. Долгие, скучные гудки остались без ответа. «Ее там нет», – понял Темлюков. Но куда она могла в чужом городе отправиться? Подлая, неприятная мыслишка, что Шура в его отсутствие успела завести себе роман, гадостно зашевелилась внутри, но оформиться в мозгу Темлюков ей не позволил, раздраженно отогнав подальше. В мансарде Цыпловского горел свет. Мастер по натюрморту с битой птицей не спал. В его окне мелькали тени, и Темлюков решил, что сосед пребывает в компании. Дверь в мастерскую Цыпловского Константин Иванович застал распахнутой. В самой мастерской вместо веселого праздника он обнаружил всех своих коллег-соседей в мрачном и трезвом затишье. Увидев Темлюкова, все бросились к нему и наперебой начали говорить. Через некоторое время он сумел разобрать, что Деткин, возвращаясь вечером к себе, случайно обратил внимание на милицейский «газон», подруливший к подъезду Темлюкова. Деткин хотел пройти мимо, но что-то его остановило.
