Барбара Сэмюел - Музыка ночи
У Маркуса было четыре брата и две сестры, и вдобавок он рос в часто меняющемся окружении двоюродных сестер и братьев, детей старшей сестры его матери. Они приезжали, чтобы пожить на ферме, — на месяц, на лето, а то и на несколько лет, задерживаясь по самым разным причинам неудачный брак, или их единственный родитель должен был работать в ночную смену, или из-за какой-то неприятности, в которую угодил ребенок, — город не так добр к негритятам, как деревня.
Но Джеймс был другим, особенным. Задолго до того, как познакомиться с ним, Маркус жалел мальчика, которого встречал на рынке или в церкви, с обиженно поджатым ртом, когда суровая бабка толкала, или тащила его за собой, или пилила за что-то. Маркусу казалось, что она его ненавидит, а он жалел любого мальчишку, которого никто не обнимал время от времени. Он не мог себе представить, как эта сердитая ворона стала бы обнимать Джеймса.
Сейчас он, конечно, знал все. Хэтти Гордон по-своему любила внука и хотела, чтобы он избежал участи своего отца. Маркус не помнил, как оказалось, что его мать стала постоянно присматривать за Джеймсом. Наверное, «Ворона» нашла работу, и о нем некому стало заботиться. В те времена логичнее всего было обратиться к соседке. И с самого начала, когда им обоим было по пять лет, Джеймс и Маркус стали неразлучными друзьями. Они ловили рыбу в реке и ночевали в спальных мешках, отгоняя комаров и глазея на звезды. Они лазали по деревьям или воображали себя пиратами. Становясь старше, они говорили о девчонках на своем особом языке, и даже когда Джеймс, с его харизмой, золотыми глазами и кожей цвета бледной охры, стал пользоваться большей популярностью, Маркуса это не раздражало.
За всю свою жизнь он никогда не испытывал более чистой любви, чем к Джеймсу Гордону. И еще он был абсолютно уверен, как в том, что эта рука — правая, а тот палец — на левой ноге, что Джеймс испытывал к нему точно такие же чувства.
В это прохладное золотистое утро, оставив спящую жену и детей, Маркус прикасался к большой букве Д, выгравированной на черном граните, и ощущал печаль, которую ему никогда не превозмочь. Он поднял голову, оглядывая скаты крыш и спящие окна городка. В своем вечном горе и тоске по другу, который погиб в далеких джунглях, он был не одинок. Были еще Конни Юинг, Роузмэри и Блю.
Блю. В те дни, когда он задумывался об этом, Маркус находил только одну причину своей дружбы с белым, который был на пятнадцать лет его моложе, — это сходство Блю и Джеймса. Не цвет кожи, не возраст и не воспитание, а какое-то сияние в улыбке, какая-то нотка в смехе. Даже какая-то обреченность в выражении его лица и тот соблазн, который он представлял для женщин.
Встав, Маркус позвенел ключами в руке и позволил себе ощутить тихую, спокойную гордость. Благодаря тому, что он не забыл, как работал над этим, мемориал стал действительностью. «Можно увековечить память и о Мейбл Бове, — подумал он, направляясь на работу. — Привести в порядок пару комнат в одном из ее старых домиков или устроить выставку фотографий в библиотеке». Роузмэри будет более чем рада помочь, в этом он уверен, и с выходящей в следующем году биографией, что пишет Элли, все вместе может привлечь внимание туристов.
Он посмеялся над собой: «Памятники — это мы сами. Мы помним — значит, и памятники не нужны».
Элли спала как убитая и проснулась, когда Эйприл положила морду на кровать и нетерпеливо заскулила прямо ей в лицо. Элли открыла один глаз, почувствовала, как в затылке накапливается головная боль, и накрыла голову подушкой. Эйприл положила лапы на кровать и, просунув нос под уголок подушки, снова тихо заскулила. Элли погладила ее уши, но псина настойчиво полезла еще дальше.
— Ладно, ладно.
Элли со вздохом встала, одернула рубашку, потом прошлепала до двери и выпустила собаку. Снаружи было темно, низко нависали облака, в воздухе пахло надвигающимся дождем, и она посмотрела на часы. Почти полдень. Удивительно, что она проспала так долго.
Блю!
Это имя пронеслось сквозь нее, когда она умывалась и включала кофеварку. Она сонно склонилась над стойкой, босиком, непричесанная, уставшая после длинной недели, заполненной работой.
Блю! Воспоминания кружили в ее не совсем еще проснувшемся мозгу — его волосы, его руки, его ресницы, его смех. И безмолвная, чувственная волна — рот-язык-руки-волосы — прокатилась по ее позвоночнику, голове, отозвалась в бедрах.
Блю! Начался дождь. Вначале упало несколько капель, стукнув о крышу веранды и по сухой земле, потом больше и больше, очень быстро, пока домик не окружила стена шуршащего, успокаивающего плеска. Звонкий лай донесся с крылечка, и Элли фыркнула от смеха, открывая дверь Эйприл. Собака ненавидела мокнуть под дождем.
Но рядом с собакой стоял человек. Элли, все еще заспанная, добрую минуту моргала глазами, пока не поняла, что стоит в ночной рубашке, старой, с рисунком, изображающим кошек. Она закрывала ее до колен, но ткань была такой старой, что девушка внезапно очень остро почувствовала свою кожу, соски и резинку трусиков поперек живота. И она не успела причесаться.
А он никак не пытался помочь ей выйти из этой нелепой ситуации, просто стоял на фоне стены дождя и выглядел как кинозвезда на обложке альбома — может, что-то туманное, нежное, братья Олмэн с песнями соул — в джинсах и простой белой майке, с волосами до плеч и непобритый.
Она не знала, что делать — сложить руки, чтобы закрыть грудь, или убрать и пригладить волосы, а без кофе было трудно быстро соображать, поэтому она не сделала ничего, потом попыталась сделать и то и другое, прикоснувшись к безумно торчащим волосам.
— Я не одета для гостей, — наконец произнесла она. — Приходи, когда я выпью кофе, может, тогда смогу связать пару слов.
Но он не понял намека. И вместо этого вошел в домик.
— Ты выглядишь утром как раз так, как я себе и представлял, — сказал он, и это прозвучало не как игривая любезность, голос его был теплее, глубже, нетерпеливее.
Страсть поразила ее, словно удар током, и она еще сильнее ощутила свою грудь. Но теперь, нисколько не смущаясь, Элли хотела почувствовать прикосновение этих рук с длинными пальцами. Желание и досада на себя нахлынули на нее одновременно, и она отошла, отвернулась, проводя руками по лбу, собирая волосы на затылке. Она держала их там и наконец овладела собой.
— Хочешь кофе?
— Нет, спасибо. Я хочу, чтобы ты кое-что увидела. Одевайся, а я приготовлю тебе кофе.
— Идет дождь.
Его глаза блеснули.
— Да, идет.
Теперь между ними был тот поцелуй. Она не могла не думать о нем, когда смотрела на Блю, и знала, что в его мыслях должно быть то же самое, и гадала, почему они просто не смирятся с этим, ведь теперь было абсолютно ясно, что они оба хотят близости. Сейчас или позже.
