Анастасия Дробина - Билет на бумажный кораблик
– Мария, иди сюда-а-а! – раздался его восторженный крик. Я выбралась из сугроба и увидела, что вместо Марии прямо на меня несется с открытым ртом и плотно зажмуренными глазами Жозе. Ж-жих! Я не успела отпрыгнуть и вторично повалилась в снег, а Жозе так же ловко, как и Мануэл, вскочил на ноги. Потом они вдвоем хохотали на весь район, блестя зубами, вытаскивали комья снега из-за воротников и отряхивали меня.
– Здорово! Так быстро! Так страшно! Лучше, чем серфинг! – восхищался Ману. – Я хочу еще! Жозе, где фотоаппарат?!
Жозе сдержанно улыбался, но было видно, что ему тоже понравилось.
– Мария! Мария! Мария! – вдвоем заорали они, задрав головы. Тут же мимо нас пронесся черный, довольно большой и бесформенный ком – который, впрочем, визжал голосом Марии. Ком воткнулся в снег и распался на составляющие части, одна из которых была действительно Марией, а вторая оказалась… Жиганом.
Мария выскочила из сугроба, как Мэрилин Монро из торта – раскинув руки и бешено хохоча. Жиган поднялся с достоинством, отряхнул снег с кожанки и подал Марии руку.
– Ты откуда? – проворчала я.
– От верблюда. Мимо ехал. Ваши цыгане сказали – вы с горы катаетесь. – Он повернулся ко мне спиной и начал отряхивать Марию. Отряхивал он очень долго – спину, рукава, волосы, коленки, снова волосы… В конце концов Мануэл подошел ближе, довольно нелюбезно отстранил Жигана, взял сестру за руку и что-то сердито начал ей внушать на своем языке. С минуту Мария слушала, насупив брови. Затем неожиданно развернулась на месте – и Ману полетел в снег. Мария подошла, протянула руку, брат дернул ее на себя, и, уже лежа в сугробе, они оба рассмеялись. Я только пожала плечами: до чего несерьезный народ!
Жиган тоже подошел к сугробу. Подождал, пока Мануэл встанет на ноги, и заявил:
– Слушай, я ведь ее не съем.
Ману проворчал что-то неопределенное, но смотрел при этом не на Жигана, а на сестру. Та вытряхивала из распустившихся волос комочки снега, глядела на летающих с горки детей. На ее лице было мечтательное выражение.
– Ну, еще раз съеду с ней – и все, – серьезно попросил Жиган, но в его черных глазах плясали черти.
Мануэл отмахнулся, встал на руки, прошелся, к восторгу ребятни, колесом и запрыгал по горе наверх.
Мы катались почти до вечера, кроме Жозе, у которого, разумеется, опять не было времени: вскоре он ушел домой заниматься. Мануэл, к моему негодованию, совсем не обращал внимания на сестру и Жигана, а все больше лез ко мне с поцелуями и даже умудрялся запускать руки мне под полушубок.
– Ману!!! – возмущенно орала я, отпихивая его. – Уймись!
– Очень холодно! – смеялся он в ответ, показывая большие белые зубы и ничуть не смущаясь. И я не могла сказать, что все это было мне так уж неприятно. Уже совсем в темноте я заметила, что Мария и Жиган занимаются примерно тем же самым, что и мы с Ману. С той лишь разницей, что Марию происходящее ничуть не нервировало. Я успела даже подглядеть, как Жиган, помогая Марии подняться, целует ее прямо в улыбающиеся губы. Она, правда, тут же залепила ему мокрой варежкой по носу, но это была не «армада ди мартелу». Потом повалил снег, мы пошли домой, я была вынуждена пригласить и Жигана, и он не отказался.
Мы сидели в самой большой комнате и пили чай с липой. Мануэл и Жиган, вспомнив о своих прерванных тренировках, сбросили рубахи и вошли в роду[12] прямо посреди комнаты. Я, забыв обо всем, в который раз залюбовалась слаженной игрой сильных и красивых мужских тел. Они звали и Марию, но та отказалась. Завернувшись в мою цветастую шаль и поджав под себя ноги, Мария сидела в углу дивана, и я не могла понять, на кого устремлен ее сонный взгляд из-под опущенных ресниц: на брата или на Жигана. Она выглядела сильно уставшей, но довольной, не спеша отхлебывала из кружки, уже не смеялась, но время от времени улыбалась каким-то своим мыслям. Наконец Ману и Жиган угомонились, пожали друг другу руки, и Жиган начал одеваться:
– Завтра дел до черта.
Я его, разумеется, не удерживала. Мануэл попрощался, сославшись на усталость и завтрашний ранний подъем, и ушел в свою комнату. Мария скрылась у себя, но, когда Жиган уже стоял в дверях, появилась снова, волоча за собой пакет.
– Вот. Забери… пожалуйста.
– Размер не тот? – усмехнулся он, но в его взгляде я заметила досаду. Видимо, Жиган все-таки рассчитывал, что Мария примет подарок.
– Это нельзя, – с улыбкой, но очень твердо сказала она.
– Почему? – Жиган сделал невинный вид, который шел ему, как людоеду – памперс.
Мария подошла вплотную и без улыбки отчеканила:
– Потому что я не твоя лю-бов-ни-ца.
– Все может быть, – пошел Жиган ва-банк. Мария посмотрела на него в упор, и я уже ожидала демонстрации капоэйры. Но Мария вдруг улыбнулась – широко, ласково, без грамма издевки. Сказала «пока», повернулась на пятках и ушла в свою комнату.
Впервые я видела Жигана абсолютно сбитым с толку. Впрочем, он быстро пришел в себя, буркнул мне: «Закрой рот…» и ушел, хлопнув дверью на всю квартиру. Шубу он так и не забрал, и я, подумав, засунула ее в шкаф.
Я вымыла посуду, приняла душ, переоделась в ночную рубашку, вошла в свою комнату – и, к своему крайнему замешательству, обнаружила там Мануэла.
– Здрасьте, приехали! Ты же спать хотел! Ману-у, ну ради бога… Иди отсюда.
– Почему? – спросил он так же, как полчаса назад – Жиган. Мне оставалось только ответить в духе Марии:
– Я не собираюсь с тобой спать.
– Тебе понравится. Я люблю тебя.
– Не ври. – Я отошла к окну.
Мануэл поднялся и встал у меня за спиной.
Мне не было страшно. Не было неприятно. Напротив, все происходящее казалось закономерностью, и в глубине души я чувствовала – незачем противиться. За окном густо валил снег, кажущийся черным в свете фонаря. Через пустой двор скакала на трех ногах бродячая собака, и по белой земле протянулась цепочка следов. Глядя на них, я вспоминала, как полтора года назад бежала босиком по мокрому асфальту, раскинув руки, и кричала: «Шкипер!» Шкипер… Почему-то мне казалось, что Мануэла он бы одобрил.
Ману устал ждать и осторожно обнял меня.
– У тебя… кто-то есть? Ты любишь кого-то?
– Нет.
– Я не хуже всех.
– Я знаю. – Я не могла не улыбнуться, обернувшись и взглянув в его непривычно серьезное лицо. Для этого мне пришлось запрокинуть голову. Мануэл склонился ко мне, в темноте ярко блестели белки его глаз. Горячие, огромные руки бережно сжали мои плечи, я почувствовала теплоту его дыхания.
– Ты не пожалеешь. Клянусь.
И я не пожалела. Ни тогда, ни после.
Утром я проснулась раньше Мануэла. Долго сидела рядом, глядя на то, как он дышит во сне, рассматривая, словно скульптуру, черные, гладкие холмы его мускулов, мощные ключицы, грубоватые и вместе с тем странно мягкие, как у ребенка, черты лица. Одеяло упало с постели на пол. Я подняла его, укрыла Мануэла. Он что-то блаженно пробормотал на своем языке и перевернулся на живот. Я оделась и вышла в кухню.
