Кайли Адамс - Как в кино
Он протянул Татьяне самокрутку. К ним подошла продавщица.
– Извините, сэр, в нашем магазине нельзя курить. Это была та из двух продавщиц, которая показалась Татьяне более стервозной. Но вся ее стервозность мигом улетучилась, как только она узнала нарушителя. Она тут же сменила тон на заискивающий:
– О, Муки, это вы... принести вам пепельницу? Тори просияла:
– Муки все обожают!
Татьяна с отвращением отвернулась и собралась уйти, но Тори ее окликнула:
– Подожди! Может, встретимся как-нибудь за ленчем? Я хотела спросить твоего совета. Я имею в виду... мне бы хотелось, чтобы в твоем возрасте меня все еще снимали.
Татьяна замерла, срочно придумывая, как ей отплатить, потом приторно улыбнулась Тори:
– Теперь, когда ты об этом упомянула, я бы, пожалуй, поболтала с тобой еще немного. Но сначала мне нужно кое-что взять за углом. Стой на месте, я сейчас вернусь.
Тори возбужденно закивала:
– С места не двинусь!
Выйдя из магазина, Татьяна тут же достала мобильный и набрала 911. Она донесла, что в бутике «Шиммер» курят марихуану, и мысленно взяла себе на заметку, что нужно будет сегодня посмотреть «Энтертейнмент тунайт».
– Мне кажется странным, что у вас вызывает столь сильные эмоции личная жизнь няни. – Доктор Джи подняла брови. – Думаю, вы понимаете, что за этим кроется нечто большее, чем вы готовы признать?
– Я понимаю только, что ненавижу Констанс Энн! Я бы разозлилась точно так же, если бы с ней стал встречаться, к примеру, наш почтальон!
Доктор Джи что-то записала в своем блокноте.
– Вы с ней вместе учились в актерской школе?
Татьяна нетерпеливо кивнула. Ее раздражала кропотливая работа, которую нужно было проделывать, чтобы обозначить проблему. Она бы предпочла мгновенное решение. Неужели она хочет слишком многого?
– Расскажите мне о ней.
– Представьте себе самого гнусного человека, какой только может быть. – Пауза. – Представили?
– Да.
– Ладно. Так вот, Констанс Энн еще хуже. Доктор Джи только посмотрела на нее.
– Я представляла Саддама Хусейна. Татьяна и глазом не моргнула.
– Да, Хусейн, конечно, монстр, но по сравнению с Констанс Энн даже он не так уж плох.
– Почему вы не расскажете, что между вами произошло? Тогда мы сможем представить вашу вражду в перспективе.
Татьяна покачала головой:
– Я не собираюсь тратить следующие четыре сеанса на разговоры об этой женщине.
– Четыре сеанса?
– По меньшей мере. Мой рассказ может занять и больше. – Татьяна снова покачала головой. – Давайте лучше не будем даже сворачивать на эту дорожку.
Доктор Джи поджала губы.
– Вы поговорили с матерью?
– Нет. Но я думала о том, что надо позвонить. Это считается?
– Это первый шаг.
– Вы шутите?
– А вы как думаете?
– Я отказываюсь отвечать на том основании, что мои слова могут быть использованы против меня.
– Татьяна, вы не на суде.
– Правда? Иногда сеансы терапии похожи на перекрестный допрос продолжительностью в пятьдесят минут. Конечно, без Ф. Ли Бейли[12], но зато с дополнительным бонусом в виде рецептов на лекарства. Кстати, у меня кончается клонопин. Аптекарь посматривает на меня с подозрением. Точнее, не на меня, а на моего помощника Энрике.
Доктор Джи на минутку поднесла ручку к губам, а затем начала писать так много и так быстро, словно из ее мозга, обогащенного образованием в Колумбийском университете, полились на бумагу великие тайны Татьяниной души. Наконец она отложила ручку и заговорила:
– Что вас больше всего беспокоит? Тот факт, что Джек объявил о своих планах встречаться с Констанс Энн, или то, что вы не можете его контролировать?
Татьяна одеревенела. Она попыталась было высмеять предположение психотерапевта:
– Контролировать Джека Торпа? У меня нет такого намерения.
– Нет намерения или нет возможности?
– Я думала, мы говорим о Констанс Энн.
– Так вы теперь готовы ее обсудить? Татьяна прищурилась:
– Я не стремлюсь контролировать всех и вся. Доктор Джи смотрела на нее бесстрастным взглядом.
– Не стремлюсь!
Татьяна посмотрела на часы. Она уже не могла дождаться, когда закончится сеанс. Больше всего ей нравились сеансы, на которых она много жаловалась доктору Джи, а та ее морально поддерживала, причем из ее слов можно было заключить, что вокруг Татьяны все сумасшедшие, эгоисты и не достойны ее. А сеансы напряженного самоанализа, подобные сегодняшнему, ее раздражали.
– Татьяна, в ваших отношениях с мужчинами прослеживается определенный сценарий, – заявила доктор Джи.
– Нуда, я бы сказала, что все они ужасно неудачные.
– Не перебивайте меня. Этот вопрос нужно исследовать глубже. Вы выбрали в мужья Керра – человека, который не работал и не обладал ни одним из навыков, которые пользуются спросом в обществе. В результате вы оказались в положении «мужчины в доме» и к тому же единственного кормильца семьи. В качестве мальчика на побегушках вы держите Энрике – молодого, одинокого и по всем признакам очень сексуального мужчину. А теперь вы вдобавок наняли Джека Торпа ухаживать за детьми.
Некоторое время Татьяна молчала.
– И какой же, по-вашему, из этого следует вывод? Доктор Джи сухо улыбнулась:
– Вывод такой: все мужчины в вашем личном окружении находятся в таком положении, которое принижает их мужественность. Не думаю, что это случайное совпадение. Полагаю, это идет из детства и связано с вашими чувствами по отношению к отцу и с тем, как повела себя ваша мать, когда он вас бросил. Татьяна закатила глаза:
– Ну почему роза не может быть просто розой? Почему все должно уходить корнями в детство?
– Потому что обычно так и бывает. – Доктор Джи подалась вперед и улыбнулась ободряющей улыбкой. – И мой кабинет – то самое место, где вам не опасно говорить об этих чувствах.
Некоторое время Татьяна колебалась, но, когда она все же решилась открыть душу, слова вдруг полились сами собой:
– Моя мать постоянно надеялась, что он вернется, ждала хоть какого-то известия – телефонного звонка, письма, хотя бы упоминания о его местонахождении в разговоре с общим знакомым, – только этим она и жила. Я ненавидела ее за то, что она по нему скучает. Тогда я поклялась, что никогда не позволю ни одному мужчине вот так меня сломить.
По щекам Татьяны полились слезы. Она стала вытирать их тыльной стороной руки.
– Мне казалось, что всякий раз, когда она смотрела на меня, она думала о моем отце и злилась на меня за то, что я о нем напоминаю. Иногда я вспоминаю некоторые вещи, которые она мне говорила, и те чувства, которые это вызывало, и у меня появляется бешеная решимость сделать так, чтобы... ну, понимаете... чтобы Итан и Эверсон никогда, то есть вообще никогда не почувствовали себя так, как я тогда. Я всегда буду на их стороне. Всегда!
