Дебора Мартин - Креольская невеста

Он провел языком по ее сомкнутым губам, и она открылась ему навстречу. Язык его вошел в ее рот. Камилла обняла Саймона за шею руками и притянула к себе. Он застонал и, отпустив ее талию, прижал спиной к широкому дубу и принялся нежно поглаживать ее по изгибу бедер. Потом просунул руку между их телами и схватил Камиллу за грудь. Она едва не задохнулась от ужаса и, схватив его за запястье, попыталась отвести его руку:

– Саймон, перестань!

– Обещаю, что перестану. Но только если тебе не понравится.

Не отводя взгляда от ее лица, Саймон начал мять ее грудь осторожными и волнующими движениями.

Камилла снова едва не задохнулась, на этот раз от удовольствия. Он просунул руку под платье и, оттянув вырез, освободил грудь. Потом начал так умело ласкать сосок, что Камилла не сдержала тихого стона наслаждения.

– Нравится, принцесса? – промурлыкал Саймон. – Все еще хочешь, чтобы я перестал?

Нравится? Камилла испытывала неземное блаженство. Она не могла приказать ему остановиться, если бы даже от этого зависела ее жизнь. Ей было очень стыдно, что он заставляет ее испытывать такие чувства, – стыдно и одновременно блаженно.

– Знаешь, ты такая же дикарка, как и я, – прошептал Саймон. – Ту дикость; которая в тебе есть, не смогут вытравить никакие уроки приличного поведения.

Саймон наклонился и прикоснулся к ее груди жаркими жадными губами. Тело Камиллы стало мягким, податливым как воск. Она почувствовала, что вот-вот растает и превратится в лужу прямо здесь, под деревом. Сама не заметив как, Камилла прижала голову Саймона к своей груди. Она не хотела терять ни капли драгоценных ощущений, разливавшихся по всему ее телу. Она не чувствовала, как грубая кора дерева расцарапала ей спину, не замечала мягкого лунного света, заливавшего сад. Она чувствовала только его губы, которые сосали ее грудь, дразнили ее, мучили, пока ей уже не начало казаться, что больше она не вынесет.

Когда Камилла готова уже была упасть в обморок, Саймон отстранился от нее и поднял голову:

– Господи, принцесса, как же ты сладка на вкус! Я должен остановиться. Прикажи мне остановиться.

Камилла смотрела на него широко распахнутыми глазами.

– Остановись, – прошептала она, а сама обняла Саймона и снова притянула к себе.

Застонав, он привлек ее к себе и стал страстно целовать. Затем отпустил ее грудь, скользнул рукой вниз по платью, схватил за колено, притянул к себе и крепко пристроился у нее между ног.

Через платье Камилла почувствовала, как к ней прижалось что-то твердое, и поняла, что она играет с огнем. Но она не могла оттолкнуть Саймона. Кровь, стучавшая у нее в висках, заглушала голос совести, страстные поцелуи лишали ее остатков воли.

Камилла была охвачена страстью и воспринимала все окружающее как в тумане. Она даже не услышала, как распахнулась дверь черного хода дома Уилкинсона, не увидела, как на пороге появились темные очертания хорошо знакомых фигур.

Только когда раздался грохот захлопнувшейся двери и пронзительные вопли дяди Огаста, они отскочили друг от друга и принялись поправлять на себе одежду. Саймон разразился вслух проклятиями, а Камилла поняла, что только что совершила самую большую в своей жизни ошибку.

Глава 10

Лучше заранее подумать о последствиях, чем после просить прощения.

Саймон инстинктивно встал впереди Камиллы и заслонил ее от глаз дяди, чтобы дать ей время привести себя в порядок. Но было уже слишком поздно что-то пытаться скрыть. Они все видели. У Саймона душа ушла в пятки: он понял, что во всем виноват только он один.

– Развратник! Дикарь! Да как ты смеешь! – шипел Фонтейн. Он придушил бы Саймона, если бы его не удерживал Уилкинсон. – Тебя нельзя пускать в приличное общество, скотина!

– Дядя Огаст! – Камилла вышла из-за спины Саймона. При свете луны ее лицо казалось особенно бледным. – Не говорите так! Ведь ничего не произошло!

– Ах, ничего не произошло! – Дядя в ярости выкатил глаза. – Ничего не произошло, говоришь?!

– Он ничего мне не сделал! Клянусь!

– Тише, Камилла, – предупредил ее Саймон, видя, что ее попытки оправдаться лишь подливают масла в огонь. – Думаю, что под словом ничего вы с вашим дядюшкой понимаете разные вещи.

– Ты задрала юбки и спустила лиф и после этого имеешь наглость говорить, что ничего не произошло?! – вопил дядя.

– Пожалуйста, Огаст, успокойся, – бормотала мадам Фонтейн.

– Как ты не понимаешь, что он погубил ее? – Фонтейн изо всех сил пытался вырваться, но генерал держал его железной хваткой. – Отпустите меня, сэр! Обещаю, что не стану убивать сегодня этого ублюдка! Это дело подождет до рассвета!

– Нет, Огаст! – Мадам Фонтейн вцепилась в руку мужа. – Ты не можешь вызвать его на дуэль! Он же военный! Он тебя убьет!

Саймон застонал, увидев, как подтянулся Фонтейн. Лицо его было перекошено от гнева. Ничто так не задевает мужчину, как намек на его неспособность защитить себя.

– Да будет вам известно, мадам, – огрызнулся Фонтейн, – что я достаточно хорошо владею мечом и сумею справиться с этим… С этим мерзавцем!

– Не нужно устраивать кровопролития, – сказал генерал и окинул Саймона суровым взглядом. – Уверен, майор Вудворд с радостью сделает все, что от него требуется, чтобы сгладить ситуацию. Не правда ли, майор?

– Да, сэр. – Саймон понял, к чему тот клонит. Это и следовало ожидать. С тех самых пор, как он стал встречаться с Камиллой, он руководствовался не головой, а животными инстинктами. Он мог бы выйти победителем из дуэли с Фонтейном, не убив его, а только ранив, но скандала это не разрешит. Репутация Камиллы будет погублена безвозвратно. Она этого не заслуживает! Это он привел ее в сад и заставил играть с огнем у всех на виду. Значит, ему и отвечать придется.

К тому же на карту поставлено не только их с Камиллой будущее. Если Саймон не выйдет с честью из этой ситуации, Лизана откажется иметь с ним дело, а этого он допустить никак не мог. Да еще эта сложная ситуация с креолами и американцами… Все усилия, положенные генералом на объединение наций, пойдут прахом: ведь если история с Камиллой станет известна, в креольской среде это воспримут как оскорбление.

Решение в данном случае было только одно. Саймон и генерал это понимали. И произнести заветные слова должен был именно Саймон. Он смерил Фонтейна взглядом:

– Месье Фонтейн, я готов жениться на Камилле. Надеюсь, это удовлетворит ваши представления о чести.

– Нет, – прошептала Камилла. – Ты не должен…

– Удовлетворит мои представления о чести! – воскликнул Фонтейн. – Нет, не удовлетворит, сэр! Вы оскорбляете мое семейство, совращаете мою племянницу и думаете, что за это я пожалую вам ее руку и сердце? Ее мать была представительницей одной из самых родовитых семей в Новом Орлеане! Чтобы ее дочь связала судьбу с мужчиной, чей отец когда-то ставил силки…