Диана Машкова - Дочки-матери
– Эй, подожди!
Она нехотя обернулась.
– Чего тебе?
– Провожу.
Мака бросила на него жалостливый взгляд.
– Иди лучше к Ритке.
Он остановился, хотел развернуться и уйти, но потом все-таки остался.
– Мака, мне поговорить с тобой надо.
– Валяй! – с тяжелым вздохом разрешила она.
– Лучше по дороге, – торопливо возразил он: сверху уже слышался девичий гомон и топот спускающихся ног.
– Фиг с тобой, – согласилась Мака и толкнула на улицу тяжелую подъездную дверь.
Народу во двор уже высыпало немало: все орали, взрывали, шумели. Мака поморщилась – скорее бы оказаться дома.
– Посоветуй, – жалобно попросил Фил, – не знаю, что делать.
– Слинять, – предложила Мака.
– В смысле?
– В прямом, – она усмехнулась, – нет человека – нет проблем.
– А как же Ритка?
– Тогда женись.
– Мака, я же серьезно!
– И я.
Некоторое время они молча шли рядом, потом Фил завел свою волынку сначала.
– Мне шестнадцать только в феврале будет. Какой еще муж и отец? Ни образования, ни работы.
– Раньше надо было думать.
– Так я ж не специально! Ритка сама насела: давай, давай.
– Ты вроде мужик. Сказал бы «нет».
– Мужик, – Фил закатил глаза, – поэтому и сказал «да». И куда я слиняю? Нас уже родоки мои спалили.
– Будущие дед с бабкой в курсе?!
– Ага.
– И что?
– Мать такое устроила! Еле удрал. Хочет после Нового года обрабатывать Ритку, чтобы та сделала аборт.
– Подстава, – коротко констатировала Мака, – а сам что думаешь?
– Думаю, нельзя, – он опустил голову.
– Вот и я говорю, женись.
– Страшно…
– А ребенку, думаешь, не страшно?! Без отца. За что ему-то такое наказание?
Он кивнул, задумавшись. Помолчал.
– Я ребенка, – он уже не смотрел на Маку, – Сашей назову. Мальчика или девочку. И тому и другому подходит.
– Ритка тебе назовет! – Мака заулыбалась.
– Ничего, – Фил расправил плечи, – замуж захочет и согласится.
– Аргумент, – кивнула Мака.
– Ты домой? – Он поднял голову на окна Маки.
– Да, мать ждет.
– Тогда с Новым годом!
– И тебя, – она шутливо толкнула его в плечо, – семейного счастья!
– Угу, – он скривился и, отвернувшись, побрел прочь.
Мака поднялась на свой этаж, позвонила в дверь, но никто не спешил открывать – в квартире было тихо. Опять Инна сидит за компьютером, ушла в себя и ничего не слышит. Она достала ключ, вставила его в замок и вошла в квартиру.
– Мам! – крикнула Мака с порога.
Ответа не было.
– Ма-ам! – позвала она еще громче.
Ничего.
Не раздеваясь, прошла в кухню, по комнатам, всюду включила свет. Инны не было и в помине. Накрытый нетронутый стол, неоткрытая бутылка шампанского, наполовину наряженная елка. И куда это она могла подеваться? Мака достала из кармана свой телефон, отыскала в записной книжке номер матери.
Длинные гудки. Неужели потащилась гулять одна, а на улице из-за грохота салютов не слышит звонков? Мака плюхнулась на диван в гостиной и включила телевизор. Придет, куда она денется!
К трем часам утра ее беспокойство было уже ничем не унять. К пяти оно превратилось в пытку. Наконец в прихожей послышался шорох – Инна вернулась. Мака уперлась руками в обе стены узкого коридора, загораживая проход матери в комнату.
– Где ты была?!
– Это мое дело.
– С какой это стати?! Пока еще у тебя есть…
– Пусти!
Инна обреченно посмотрела на собственного разъяренного ребенка и, обреченно вздохнув, попыталась протиснуться мимо дочери в свою комнату. Мака, оскорбленная тем, что мать не хочет даже поговорить, не пропускала, но вдруг руки ее обмякли – она услышала мужской аромат, исходящий от Инны. Такой знакомый и притягательный, что голова закружилась.
Инна тем временем прошла в комнату и обессиленно опустилась на диван перед мельтешащими на экране эстрадными лицами.
– С кем ты была?! – Сашка яростно сверкала глазами, щеки ее пылали красными пятнами.
– Неважно.
– Важно!
– С любимым человеком, – Инна посмотрела на дочь с досадой.
– Кто он?!
– Какая разница?
– Я хочу знать!
– Мало ли что ты хочешь.
– Да?! – Мака в бешенстве начала метаться по коридору, срывать с вешалки одежду, с корнем обрывая крючки, и разбрасывать куртки, шубы, пальто по прихожей.
Инна сидела, оцепеневшая, уставившись в телевизор.
– Отцу на меня насрать, – орала Мака не своим голосом, – он меня бросил! Тебе я не нужна! Зачем вы меня родили?! Ублюдки! Кто вас просил?!
Инна глубже вжалась в диван. Она знала, что это она давно всем мешает и никому не нужна.
– Я тебя ненавижу! – дочь снова захлебывалась от истерики. – Все из-за тебя! Из-за тебя! Никогда! Больше! Доста-а-а-ала!
Мака метнулась в свою комнату, снося и громя все на своем пути. Инна услышала грохот открываемого окна и, ощутив в сердце леденящий ужас, бросилась вслед за ней.
Когда она вбежала, Мака уже сидела на подоконнике, свесив ноги наружу. Еще секунда – и на глазах Инны она спрыгнула вниз.
– Сто-о-о-ой!
Инна подлетела к окну и высунулась по пояс наружу. Мака сидела на корточках на самом краю крыши поликлиники и смотрела на расчищенный дворниками асфальт.
– Полезешь за мной, спрыгну! – прокричала она.
– Ноги переломаешь, – Инна готова была выть от ужаса и держалась из последних сил, – или, не дай бог, позвоночник.
– Не важно, – рыдала Мака, – тебе на меня плевать! Я жить не хочу! Видеть тебя не могу!
– Не увидишь, – по щекам Инны крупным градом катились слезы, – только залезай обратно! Я помогу.
– Нет!
– Сашка, – она тряслась как осиновый лист, – пожалуйста!
– Нет!!! Пошла вон!
– Уйду, – Инна попятилась к двери, следя за нахохлившейся воробьиной фигуркой на краю крыши, – я уйду. Только обратно залезь!
Инна хлопнула дверью так, словно вышла из комнаты, а сама продолжала наблюдать за Сашкой из дальнего угла, в котором дочь сейчас не могла ее видеть. Мака просидела, опустив голову в колени, еще несколько минут. Потом с ненавистью оглянулась на распахнутое окно. Не увидев в нем матери, медленно поднялась и подошла ближе. Инна заметила ее руки, схватившиеся за подоконник, и неслышно выскользнула из комнаты.
Приложив ухо к двери, она слышала, как Сашка закрыла окно, все еще всхлипывая и рыдая, упала на свою скрипучую кровать и что-то обиженно, как маленький ребенок, забормотала, утешая сама себя.
Сашка вернулась, живая и невредимая. А теперь сама Инна должна уйти ради того, чтобы ненависть дочери не уничтожила их обоих. Собственная жизнь была ей безразлична – в ней ничего не осталось. Но дочь, которая по заслугам ненавидит мать и считает ее виновной во всем, хоть и не знает даже десятой доли правды, обязана жить!
