Ева Геллер - Потрясающий мужчина
Я не хотела забирать все, но он настоял на том, чтобы я взяла двести марок.
— Если хочешь, завтра получишь больше… правда, мой счет в жутком минусе.
— Ведь ты так много зарабатываешь!
— Весь вечер собираюсь тебе сказать: я сегодня подписал льготный строительный контракт. Это мне Фабер посоветовал. Через пару лет, если мы надумаем расширяться или строить новый дом, этот контракт окажется идеальной штукой.
— Здорово!
— Но из-за него я в этом месяце на полной мели. И зачем я только купил это жутко дорогое пальто?
— Тут я виновата, это я тебе посоветовала. И зачем я только купила эти жутко дорогие футболки? — Мы рассмеялись. На самом деле во всем виновато только то несчастливое обстоятельство, что у меня до сих пор нет работы.
— Что нам теперь делать?
Я уже все продумала: мне надо выдоить из своего отца мини-кредит. Нам нужны деньги на январь и, возможно, на февраль. Мы с Бенедиктом договорились в первый день Рождества поехать на два дня к моим родителям, вот и представится подходящая возможность.
— Отлично, — одобрил Бенедикт. Я-то знала, что он был рад избавиться от этой проблемы. Бенедикт терпеть не может денежные вопросы, называя это «супружескими разговорами». — С сегодняшнего дня начинаем экономить, — объявил он. — Переходим на домашний смородиновый джем.
Конечно, это было сказано не всерьез.
22
В памяти остаются лишь завершенные дела — неважно, сколько для этого пришлось попотеть. В тот момент, когда ты говоришь себе: «Все готово», ты забываешь обо всех потраченных усилиях. Ты счастлив. В Сочельник комната Бенедикта была закончена.
Она выглядела как картинка в журнале по интерьеру: сдержанная элегантность и холодное мужское начало. Мне удалось разыскать недорогой кусок паласа в серо-голубых тонах. Плинтус я выкрасила в бело-серую полоску, отчего переход от паласа к стене казался размытым, а комната — больше. Местами они походили на мрамор. Сверху все было покрыто прозрачным лаком.
Непременный атрибут интерьера, большой гардероб Бенедикта, превратился в часть стены. Пространство между гардеробом и потолком я закрыла платком из репса. Сняла со шкафа ручки, загрунтовала отверстия, и теперь дверцы открывались с помощью почти невидимых петель из плексигласа, а закрывались магнитными защелками. Узкую кровать я превратила в диван, обтянула серой материей, а по бокам пришила толстые валики. С него мы будем смотреть телевизор. У окна — наше рабочее пространство. На стройке бригадир подарил Бенедикту две бракованные подвальные двери из жести. Из них я соорудила два шикарных рабочих стола, покрасив в матовый черный цвет. Для контраста повесила на стену четыре фотографии: наши комнаты до ремонта. Сразу было видно, что я создала новый мир. Свой красивый мир в Норином убогом царстве. И наше пространство в нем с каждым днем, сантиметр за сантиметром, увеличивалось.
Утром в Сочельник я домывала окна в комнате Бенедикта, когда он крикнул мне, чтобы я на минутку спустилась вниз. Стоя уже в пальто у двери, он шепнул мне на ухо, что ему срочно надо кое-что купить, отдать помыть машину и что он может задержаться. Помахав мне, Бенедикт вышел. Я вдруг сообразила:
— А ты не собираешься прихватить машину?
Он со смехом отозвался:
— Я поеду на автобусе. Сегодня в городе столпотворение.
Было ясно, куда он отправляется: в центр, в антикварный магазинчик, где невозможно припарковаться. Я страшно обрадовалась.
Вернулся Бенедикт только через четыре часа, в прекрасном настроении, и радостно крикнул:
— Всюду чувствуется Рождество, — и развесил в саду на елке электрические гирлянды.
Пока Бенедикта не было, я опоясала дверь его комнаты широкой красной лентой из крепа с огромным бантом, прикрепив на него табличку «Тебе от меня!». Это было очень забавно и намекало, что комната — мой подарок Бенедикту.
Вручение комнаты состоялось перед праздничным ужином, сразу после прихода Мерседес. Она поставила на столик с инкрустацией коробку с подарками и сказала:
— Все от моего ненаглядного, — но сразу распаковывать не стала.
Прекрасно. Не давая ей возможности испортить мое шоу, я предложила распаковать мой подарок Бенедикту. Я сама просто сгорала от нетерпения.
Бенедикт торжественно разрезал красную ленту на двери, и мы вошли в мой подарок. Все сияло, и Бенедикт в том числе.
— Обалденно, — повторял он то и дело. Он был по-настоящему растроган. — Обалденно, киска. Спасибо тебе. — Нора не преминула заметить, что комната выглядит чересчур казенно. — Она обалденная, — опять произнес Бенедикт.
Мерседес сказала, что ее квартира выглядит так же, только она повсюду расставила шикарную дубовую мебель и очень дорогие ковры ручной работы, привезенные из Финляндии. Мне было не ясно, как в таком случае квартира могла выглядеть так же. Я показала на фотографии комнат до ремонта.
— Это на память.
Бенедикт расхохотался, увидев на снимках потолок из планок в оранжевую и синюю полоску и обклеенный фольгой шкаф. Мерседес, склонив голову набок, разглядывала фотографии с пыльно-зелеными обоями и грязными, цвета испражнений, половицами и наконец задумчиво произнесла:
— Все выглядело таким вечным.
— Так красиво, как сейчас, не было никогда, — решительно заявил Бенедикт.
— Это была безумная работа, — сказала я.
— А помнишь, Бенедикт, какую безумную работу ты проделал, когда раскрашивал кучу дощечек в оранжевый и синий цвета и наклеивал их на потолок? — встряла Нора.
— Я так рад, что они наконец исчезли, — ответил Бенедикт и поцеловал меня.
Нора и Мерседес промолчали.
Вручение остальных подарков состоялось лишь после фаршированного гуся. Нора без умолку тараторила о старом семейном рецепте его приготовления. Потом, не давая никому вставить слово, Мерседес говорила о политической ситуации в тех странах, где они с поклонником проводили свой отпуск. Когда я снова заговорила о своих красивых комнатах, она сказала, что все это очень модно, а значит, завтра устареет! Немыслимо! Если что-то сделано действительно оригинально и творчески, разве оно устаревает? Но как объяснить это тому, кто живет среди мебели из дуба и ручных ковров? Безнадежно. Мерседес продолжала свой треп о том, как безмерно она страдает от постоянного одурачивания народа. Лично я никак не могла одобрить гуся, поскольку он был нафарширован не каштанами, а помидорами, что я тоже сочла за одурачивание. Но, конечно, не сказала этого вслух.
Наконец дошла очередь до подарков. Сначала подарки своего несравненного распаковала Мерседес. В самом большом свертке, в бледно-розовой коробке с черной лентой и с этикеткой магазина модного белья, лежал шелковый пеньюар кремового цвета с кружевными вставками в форме сердечек. Выглядел он очень дорого, но мне не понравился. Мерседес тут же нацепила его на себя:
