Хербьёрг Вассму - Бегство от Франка
По всей Баварии стекла машин были залеплены мокрым снегом. Правда, когда снег становился так тяжел, что падал, уступив силе тяжести, кое-где серели просветы. Упакованные в снег серо-белые тени вызывали у меня ассоциации с работами Кристо[20] в Берлинском музее. Скрипящие полы, охранники с сальными волосами, пытающиеся замаскировать свое присутствие затем, чтобы, неожиданно застать посетителей за незаконными действиями. В чем заключались эти незаконные действия, я не знала. Что можно было украсть из этих странных и вообще-то очень массивных предметов? Но наказание было неотвратимо. Я представила себе эту запакованную пустоту в работах Кристо. Огромного размера картины, изображающие запакованные берлинские здания, например риксдаг. Запакованная природа. Запакованная мебель. Можно сказать, что все это, подобно мумиям, обладало красотой потусторонней действительности. В тот же день мы с Фридой видели на территории музея другую действительность, она называлась «Топография террора». Страдающие лица под разбомбленными и обрушившимися сводами подвалов. Подлинные, точные документы палачей. Даже холод и тот был задокументирован. Всплыло и имя, хотя я не могла вспомнить, кого оно представляет: Франк Вильденхан. Или, может, Франк Вильденхальм? Что-то связанное с Verlorener Himmel — Утраченным небом. Франк! Это имя держалось прочно, как магнит на двери холодильника.
— В Норвегии такого не бывает, — сказала я, опять пробуя достучаться до Фриды. — У нас заблаговременно перекрывают боковые дороги, чтобы там не создавались пробки. И машины спасателей могут проехать, куда нужно. Ведь это обычный снегопад, он не должен был вызвать такого чрезвычайного положения. Пробка на сорок или пятьдесят миль! Как думаешь, сколько человек застряло здесь в этой пробке?
— Тысячи. Не забывай, в Германии больше жителей, чем в Норвегии. И тут случается многое из того, что невозможно у нас, — наконец отозвалась она.
— Например? — спросила я, чуть не поблагодарив ее за то, что она мне ответила.
— Например, мы никогда не ездили на машине в Италию за два дня до сочельника.
Я могла бы спросить, не считает ли она, что это моя вина, но не спросила. Почему-то я ее понимала.
В восемь вечера из машины, стоящей на средней полосе, вышла женщина с ребенком на руках. Он громко кричал, брыкался и вырывался из рук. За нею шли еще двое детей. Мать постучала в окно впереди стоящей машины. Но сидящие в ней люди не захотели иметь с ней дела. Представители Красного Креста давно исчезли. Охваченная бессилием, она перекладывала ребенка с одной руки на другую. Потом посадила его себе на бедро, встряхнула и прижала к себе. Ребенок заплакал еще громче, он рвался на землю.
Какой-то мужчина вышел из машины, стоящей перед нами. Освободившись от рук матери, ребенок ползал на снегу и почти скрылся под соседней машиной. Громко бранясь, мать наклонилась к нему. Наконец она ухватила малыша, вытащила его за руку из-под машины и сильно встряхнула. Потом далеко не нежно поставила ребенка на ноги и, крепко держа одной рукой за воротник, другой стала бить его по голове. Когда Фрида открыла дверцу машины, удары стали слышны даже сквозь гул моторов. Мальчик упал на землю, но мать продолжала его бить. И все время что-то кричала, но слов я не могла разобрать.
Фрида и мужчина одновременно бросились к ним. Фрида решительным рывком оттащила ребенка от матери и прижала к себе. Он перестал плакать. Но дрожал уже без слез так сильно, что его дрожь передавалась Фриде.
Мужчина почти поднял мать на руки и держал ее, пока она не успокоилась. Он говорил ей что-то по-немецки. Наконец, она стала отвечать на его вопросы. У них не осталось ни горючего, ни еды. Младший капризничал…
Поговорив между собой, Фрида и мужчина решили, что его пустая машина лучше подходит для этой многодетной семьи. Они отвели туда мать, детей и перенесли их бесчисленные пластиковые пакеты. Фрида отдала им нашу еду и шоколад. Когда она снова села ко мне в «хонду», я оказалась отброшенной на много лет в прошлое:
Женщина идет, держась одной рукой за холодную ручку детской прогулочной коляски, а другой пытается схватить ребенка, который бежит рядом. Ребенок сердится, потому что она мешает ему шлепать по лужам. Женщина поднимает его и запихивает в коляску. В ее движениях нет нежности, только усталое бессилие. Может быть, она забыла застегнуть ремень, который должен удерживать ребенка на месте. Во всяком случае, он мгновенно снова выпрыгивает из коляски. Женщина бежит за ним, в это время из-за туч выглядывает солнце и касается лужи на асфальте. И тут происходит что-то непонятное. Ребенок лежит на земле, словно прячась за большим колесом грузовика. Словно ему надоели упреки матери. Шерстяная шапочка выглядит необычно. Женщина знает, что она белая. Но сейчас она красная. И плоская. И у дождевой воды на асфальте тоже необычный цвет. Даже красивый. Но необычный. Не настоящий. Шофер спрыгивает на асфальт. Он и женщина вдвоем под грузовиком. Нет, их там трое. Женщина хватает ребенка за руку и хочет вытащить его оттуда. Голая ручка мягкая и теплая. Она пахнет так, как пахла всегда. Какой-то потной силой и упрямством, которых всегда так много у маленьких живых детей. Запах шофера пробивается сквозь запах осени и свежего гниения. Запах самокруток и старого пота. И чего-то еще. Может быть, имеющего отношение к мотору. Громкое дыхание шофера похоже на свист ветра в старом вентиле. Большие руки с темными ладонями, словно он только что менял покрышку, дрожат мелкой дрожью.
— Я подам немного назад, и мы ее вытащим, — говорит он странно бесцветным голосом и залезает в кабинку. Дверцу он не закрывает. Она хлопает на весу. Женщина слышит ржавый, громкий голос. Чей? Свой или шофера? Мотор начинает работать. Шофер подает назад на несколько сантиметров. Колесо тащит за собой одежду ребенка и его самого — еще мгновение, и девочка свободна. Женщина смотрит на ее личико. Но его больше нет.
Итальянская мать
— Подумать только, нам удалось съехать с шоссе и найти в Мюнхберге гостиницу! — воскликнула я.
— Благодари «хонду». Она играючи едет по целине и легко находит проселочную дорогу, — хмыкает Фрида.
Мы ночевали в Мюнхберге и в Инсбруке, оставили за собой Бреннерский перевал и оказались уже на итальянской стороне горного массива. Солнце было похоже на белый неопознанный летающий объект, вокруг зеленели долины. Машины тормозили, хлопали дверцы и опускались окна, люди выходили из машин по той же причине, что и мы. Зайти в кафе и выпить кофе.
— Если бы я была итальянкой, меня бы всегда мучила тоска по дому! — сказала Фрида.
