Лора Флоранд - Француженки не любят сказки

– Мне это нравится. Ты мне нравишься.

Она озадаченно взглянула на него.

– Конечно, это не самое главное, но та брюнетка была почти такая же импозантная, как и ты.

Она считает его импозантным? Глупая, радостная ухмылка расплылась по его лицу, несмотря на смущение. Неудивительно, что его сотрудники постоянно над ним подтрунивают. Он просто смешон.

Импозантный. Он сунул руки в задние карманы джинсов, чтобы они не портили картину.

– Ты мне нравишься, – повторил он. Теперь это очевидно. И конечно, ему не нужно вытаскивать в эту секунду на свет всю свою грязную душу и расстилать у ее ног, чтобы доказать это.

– Почему? – снова спросила она.

Он посмотрел на нее, на все ее веснушки и косточки, и снова его захлестнули волны тепла и страсти. Он даже стал привыкать к тому, насколько беспомощным он чувствует себя в этих волнах.

– Всякий раз, когда я гляжу на тебя, мне хочется облизать тебя всю, с головы до ног, – прошептал он.

Она вспыхнула, покраснела, и он невольно посмотрел на тот конец улицы, где находилась его квартира. Она не подозревала, что она совсем рядом, а он не мог решить, надо ли ей сказать об этом. Что, если он позволит ей глубже заглянуть в его душу, и ей не понравится то, что она там увидит? Но если он сможет пойти с ней туда до заката солнца, то она уже не спрячется от него. И тогда он увидит, как она краснеет от смущения – всем телом или только лицом.

Он вытащил одну руку из джинсов и накрыл ладонью ее хрупкую кисть, лежащую на перилах, почти забыв про свои шрамы.

– Так как же ты используешь меня?

– Хватит об этом! – тихо взмолилась она. Ему нравилось ее отчаяние. В его жизни еще никогда не было таких отношений с женщиной, когда она хмурит брови и вместе с тем позволяет держать себя за руку. Интересно, сможет ли она хмуриться и одновременно заниматься с ним любовью?

– Ты замужем, да? – Боже, это будет самый сильный удар, какой он когда-либо получал в жизни!

– Нет, я не замужем. А ты когда-нибудь встречался с женщиной, у которой есть моральные принципы?

Он остановил на ней мрачный, полный сожаления взгляд и решил не повторять очевидных фактов из истории своих сексуальных отношений.

– Кажется, я сейчас встречаюсь с такой женщиной, верно? – с надеждой спросил он.

Ее лицо озарилось улыбкой – словно солнце взошло на планете, где до того царила полная тьма.

Что?

Она прижалась к нему, и он быстро обнял ее за плечи.

– И как же ты опять используешь меня? – спросил он.

– Ой, ну… – Она фыркнула. Но не вырвалась из объятий. Ему это понравилось. Что не вырвалась.

– Знаешь, сознавать, что именно ты меня используешь, гораздо приятнее, чем ты думаешь, – сказал он. – Используй меня и дальше. Целую вечность. Я согласен.

У него всегда больно сжималось сердце, когда он пробовал представить себе, что какая-то ситуация будет длиться целую вечность. В его памяти еще жил тот ужас, сравнимый с падением в пропасть, когда он понял, что его мать ушла. Тогда казалось, что ужас будет жить в нем вечно, по крайней мере, весь следующий год учебы в школе. И потом тоже. Год за годом он будет просыпаться с той ужасной тоской в сердце.

Джейми уперлась лбом в ближайшую неподвижную поверхность, его грудь. Ясно, что ему не удастся уговорить ее, чтобы она пошла к нему. Он задвинул свои сомнения подальше, как делал всегда, и прижал ее к перилам моста, слегка, скорее полунамеком. Она подняла голову, и ее губы чуточку приоткрылись. Ох, как ему нравилось, что ее губы приоткрывались в ту же секунду, когда он смотрел на нее по-особому. Он нагнулся и поцеловал эти милые губы, неторопливо, мысленно обрекая на гибель тот ее чемодан и надеясь, что впереди у них целая жизнь.

Тихонечко застонав, она просунула руки под его куртку и обняла за спину.

Он ласкал ее губы и приговаривал – так тихо, что его агрессивная настойчивость почти не ощущалась.

– Скажи мне, Жем. Как ты используешь меня?

Она вскинула голову, сверкнула глазами и так далеко отстранилась от него, оказавшись под опасным углом над перилами и водой, что ему пришлось крепче схватить ее.

– Как… как растение использует солнце… Понятно? Или… или губка использует воду. Теперь ты удовлетворен моим ответом? Ты всегда такой настойчивый?

Нет, не всегда. Но его руки крепко и недвусмысленно сжали ее ягодицы. С ней он проявит настойчивость. «Нет, я ее не отпущу, и ты меня не обманешь», – заявил голодный дьявол его лучшей половине. Точнее, его лучшим десяти процентам.

– Солнце. – Когда слова дошли до его сознания, они заменили ему кислород. Он забыл, что надо дышать. Солнце? Она использовала его как солнце? Он – солнце! Хм.

– Но ведь солнце и вода ничего не получают от этого, – сказала она.

Он мог лишь растерянно заморгать. Она только что сказала, что он для нее солнце, и при этом уверена, что он ничего от этого не получает?

Что же он делал неправильно, черт побери? Неужели она даже не замечала на своих руках липкие следы, когда он плавился от нежности, будто пастила? Надо ли дарить ей цветы или что-то подобное? Может, подарки? Например, дорогие ювелирные украшения?

Но она не носила даже часов, не то что серег или других каких-либо украшений. Ее чистые, девичьи линии не нуждались ни в каких украшениях, кроме милых веснушек. Впрочем, как бы то ни было, понедельник у него свободный. Пожалуй, он поедет с ней в Фобур-Сент-Оноре и посмотрит, засверкают ли ее глаза при виде роскошных витрин.

– По-моему, аналогия с солнцем несколько преувеличена, – сухо заметил он. Нет, он не хотел отказываться от нее. Он радовался, что она назвала его своим солнцем, это исцеляло его застарелые раны. – И почему ты решила, что я ничего не получаю от этого? – Всякий раз, когда, прикасаясь к ней, он с трудом себя сдерживал – ему хотелось выжать ее, словно это она была губкой, из которой он, умирая от жажды в бескрайней пустыне, мог выпить последние капли воды.

Тогда она высвободилась из его объятий. Ему хотелось удержать ее силой, потому что он всегда знал, что может это сделать, но в который раз он напомнил себе, что приличные мужчины так не поступают.

Она встала в шаге от него и спрятала руки в широкие рукава своего светлого, просторного свитера. Повернулась спиной к воде, которая, по ее словам, была такого же цвета, что и его глаза, и прижалась спиной к перилам. Возле соседнего моста из бара вышла шумная компания, в сгущавшихся сумерках их пластиковые стаканчики с пивом казались при свете уличных фонарей крупными светлячками.

– В настоящий момент я ничего не могу тебе предложить, – сказала она.

Он рассмеялся. Она ничего не могла ему предложить? Ничего? Это она-то, благодаря которой он переживал сейчас такое невероятное счастье?